– А на месте как же?..

– А тебе какое дело? Мы подотчетных в полном комплекте сдадим – остальное не наша забота. Пусть сами там разбираются.

– А финн этот, он же болтать будет!

– Вот поэтому я и объясняю: хорошо бы он по-русски ни бельмеса не понимал и не говорил. Да, впрочем, даже и будет он что-то там лопотать, кто его слушать станет, ты сам посуди?! Эти, – он неопределенно мотнул головой, – каждый второй, не считая первого, о своей невиновности блеют! Так что насчет этого я не волнуюсь. Задача ясна?

– Так точно, товарищ капитан! – вскочил лейтенант.

– Давай, Владимир Петрович, выполняй. И душевно тебя прошу, – тут его глаза нехорошо сощурились, – чтоб в этот раз комар носа не подточил! Действуй.

– Есть! – лейтенант повернулся и вышел из купе, осторожно задвинув дверь.

Капитан несколько минут просидел, глядя на закрытую дверь, в которой отражалось окно, затем вздохнул, налил себе еще дозу и медленно выпил.

Вскоре состав в очередной раз остановился.

...Спартака разбудили доносящиеся снаружи выстрелы; тело отреагировало мгновенно, не дожидаясь, пока проснется мозг. Он скатился с нар, еще ничего толком не соображая, забился под лавку, лихорадочно зашарил вокруг в поисках оружия.

Белофинны напали!

Стоп, какие белофинны? Я же в поезде...

Краем глаза он заметил, что очень похоже среагировали и многие фронтовики – ссыпались с полок, рассредоточились по углам, пытаясь укрыться от прямого огня.

Душераздирающий вопль издал паровоз и вопил, вопил, вопил...

Спартак проснулся окончательно, помотал головой. Поезд стоял на каком-то полустанке, снаружи доносилась хаотическая пальба – стреляли, судя по звукам, из винтовок, пистолетов, автоматов, галдели что-то бессвязное на разные голоса... но палили явно не по вагонам – потому как стекла не сыпались, не летела щепа, ни в кого до сих пор не попали, что было категорически невозможно: стрелки находились возле самого состава...

Рывком распахнулась дверь в тамбур, пустив внутрь холодный воздух, и в коридоре появился давешний лейтенант. В расстегнутой форме. С безумными глазами, перекошенным ртом, с бутылкой в одной руке.

И с автоматом в другой.

«Все, сейчас начнет поливать свинцом...» – понял Спартак и попытался забиться еще глубже под нары.

– Братцы... – плачущим голосом сказал лейтенант, обращаясь к зекам, и по щеке его действительно покатилась мутная слеза. – Братцы, победа! Германцев победили, теперь мир! Война кончилась!..

И вывалился обратно, даже не заперев за собой тамбурную дверь. Спартак переглянулся с Федором. Федор секунду тупо глядел перед собой, потом вскочил и заорал на всю камеру: «Ур-р-ра!!!»

А Спартак отчего-то почувствовал тоску и злость. В конце концов, он тоже воевал, он тоже имеет право радоваться вместе с теми, кто празднует снаружи, а не киснуть в арестантском вагоне...

Состав дернулся и, постепенно набирая ход, покатил дальше. Но спать уже никто не хотел и не мог. Зеки получили новую пищу для разговоров и споров – и урки, и фронтовики обсуждали единственную тему: возможность скорой амнистии. Обсуждали бурно, чуть ли не до потасовки. Одни стояли на том, что амнистия грядет, другие доказывали, что на всех она не распространится.

Спартак в диспуте участия не принимал, лежал на нарах и смотрел в качающийся потолок. Он отчетливо понимал, что если амнистию и объявят, то его самого она уж точно не коснется. И он, успокоенный этой мыслью (а что себя зря терзать – освободят, не освободят?), вновь задремал.

На очередной остановке со стороны тамбура донеслось азартное сипение, звуки ударов, выкрики вроде: «Он еще брыкается, гад нерусский!..» – и опять глухие тычки. Двое сержантов почти волоком тянули по коридору отчаянно вырывающегося человека. Возле камеры Спартака со товарищи процессия остановилась, из-за спин сержантов протиснулся лейтенант и отпер дверь. Вояки попытались впихнуть несчастного внутрь, но тот каким-то непостижимым образом извернулся и вцепился зубами в руку сержанта.

– Падла! – взревел укушенный, а его напарник, коротко размахнувшись, хрястнул бедолагу по голове автоматным прикладом. Человек рухнул на пол коридора.

– Любимцев, ты его не прибил часом? – озабоченно наклонился над лежащим лейтенант.

– Ничего, товарищ лейтенант, в самый раз, – оскалился сержант, – так сподручней грузить будет.

Закинув автомат за спину, он толкнул второго сержанта, разглядывающего свою прокушенную, кровоточащую ладонь.

– А ну, взяли!

Один схватил лежащего за руки, другой за ноги, и, как мешок с мукой, они кинули трофей на пол камеры, прямо под ноги Спартака. Лейтенант запер дверь, и троица удалилась в конец вагона.