— Я, знаете ли, всегда с уважением относился к другим религиям, — начал паломник неудобный разговор. Как это бывает у русских интеллигентов, ни к чему конкретному такой разговор не ведёт, оставляя у собеседников послевкусие прогорклой еды, поданной на дорогом фарфоре.

— Хм… — отозвался юноша, облокотившись спиной о фонарный столб и разворачивая газету, но Павла Андреевича это не смутило.

— Да-с! Иудеи, христиане или мусульмане — все мы люди Книги!

Юноша вздохнул и перелистнул страницу, пола его пиджака на миг приоткрыла рукоятку револьвера во внутреннем кармане.

— Всегда, изволите ли знать, был против погромов! — мысли земца скакнули в новом направлении.

— И это правильно, — одобрительно кивнул юноша.

Павел Андреевич вдохновился, и разразился блистательной речью, нимало не смущаясь односложными ответами собеседника, не отрывающегося от газеты. Наконец, чувствуя свой долг исполненный, паломник вежливо и очень многословно распрощался, отойдя к своим.

— Весьма достойный молодой человек, да-с! — обронил он, остановившись подле знакомого мещанина, владеющего небольшой слесарной мастерской. Не дождавшись ответа от погружённого в свои мысли мещанина, Павел Андреевич несколько обиделся, но потом счёл, что обижаться можно на равных. Мысли сии слегка утешили его, и появилось даже некоторое снисхождение.

— Такое чувство собственного достоинства и внутреннее благородство, — продолжил он, не в силах молчать, — что и удивительно даже у жидовского племени. Что значит — человек на своей земле! Не гонимый отовсюду скиталец, а вернувшийся на землю предков, расправивший вечно согбенные плечи и поднявший опущенную выю. На землю Соломона и Давида, на…

— Ась? — перебил его мещанин, — Павел Андреич, ты вот скажи мне, а если я с жидовкой тово, то не шибкий ли грех? И правда ли, што у них всё не как у людёв? Поперешная там, или ещё в каком разрезе? Ты вот человек бывалый и грамотный, газетки не только в нужном месте используешь, небось интересовался самолично? Сильно, понимашь ли, антиресно, да и свербит так, што мочи нет! Так-то я бы ни-ни, будь моя Матрёна жива, а теперича вот и одолевают мысли греховные. Ну так как?!

Лицо его дышало искренним любопытством и мучительным ожиданием ответа от куда как более просвещённого Павла Андреевича. В глубине маленьких серых глаз мелькнули вроде бы искорки веселья, но…

… показалось, решил земец, принимаясь за обсуждение столь непростого вопроса. Точно показалось!

Прибывший паломнический поезд прервал эти рассуждения. Павел Андреевич, направившийся было чинно к вагонам, оказался подхвачен человеческой волной, и оставлен стоящим у окна в несколько потрёпанном виде.

Разделения на первый и второй класс в поезде для паломников нет, как нет и пронумерованных мест. Кто куда успел, тот там и сел… или встал, в изрядной притом тесноте. С некоторой досадой земец отметил, что его знакомец устроился куда как комфортно, втиснувшись у окна, и уже начавший разговор с данными Богом попутчиками.

Состав дёрнулся и поехал. Все перекрестились, как по команде, обратив свои взоры в окна, где начали проплывать знаменитые сады Яффы.

— Земля эта полна молоком и мёдом, — хорошо поставленным голосом сказал паломник, одеждой несколько схожий со странствующими монахами, — камни везде, но ты полей их, и соберёшь трижды три урожая!

Вскоре за окном начали проплывать поля, на которых, несмотря на середину ноября, што-то зеленело, и возились феллахи. Народ крестьянского звания начал обсуждать тонкости здешнего земледелия, да вздыхать о собственных неудобьях.

— Пусть и жарища такая, што не приведи Господь, — обморочно говорил выцветший старец, отправленный миром в Палестину отмаливать грехи всей общины, — но благодатная землица, как есть благодатная!

Тряся седой головой, и щедро делясь с соседями перхотью, вшами и мудростью, он зудел комаром. Фальцет человека, давно переставшего быть мужчиной, ввинчивался в уши, и будто забирался даже под кожу, раздражая сами нервы.

— … ни валенок, ни дров для протопления, — рассуждал старец, долбя одно и тоже с упорством выжившего из ума дятла, — благодатная землица, как есть благодатная!

Уязвлённый этой приземлённостью, начитанный Павел Андреевич начал рассказывать хорошо поставленным голосом о евангельских чудесах, бывших в этих местах. Внимание общества живо переключилось не него, посыпались вопросы.

Польщённый вниманием, земец рассказывал неустанно, разукрашивая коротенькие подчас библейские сюжеты собственной начитанностью и красноречием. Мелькнуло подспудно мысль о поразительном религиозном невежестве паломников, отправившихся на Святую Землю, да и пропала, засыпанная градом вопросов.

— Жарко, — он прервал разговор, кося взглядом на медный чайник соседа, который пил воду прямо из носика.

— И то, — словоохотливо отозвался сосед, не думая делиться. Сердобольная нищенка угостила земца кислыми апельсинами, но желание рассказывать что-либо у Павла Андреевича пропало.

Прижавшись ещё теснее к окну, он пропустил проводника, прошедшего через вагон прямо по спинкам сидений. За неимением ножа паломник сгрыз нечистую корку зубами, сплёвывая её прямо на пол, следом за остальными.