Когда я вернулась в дом, она уже просыпалась. Я присела с ней рядом и пригладила разметавшиеся по подушке волосы.

— Как ты, Келда?

— Хорошо, — шевельнулись ее губы, что уже начали розоветь.

— Болит?

Она прислушалась к себе и закусила губу.

— Почти нет. Уже… все?

— Все, — с тяжелым вздохом подтвердила я. — Ребенка больше нет.

На ее ресницах вновь заблестели слезы.

— Я… я… не могла иначе…

— Успокойся, Келда. Кто я, чтобы тебя судить? Дело сделано. Отец-то знает?

— Мой? — испугалась она.

— Да не твой. Отец ребенка. Может, зря ты поторопилась? Сказала бы ему. Глядишь, поженились бы…

— Нет, Илва, — шептала Келда, поливая слезами подушку. — Такие, как он, не женятся на таких, как я.

— Почему? — опешила я. — Уж не принц ли это, чтобы такой красавицей брезговать?

— Не принц. Милдред, — выдохнула девица с явным желанием облегчить грешную душу.

Я только ахнула, прикрывая ладонью рот.

— И сама не знаю… — всхлипнула Келда, то ли отвечая на мой невысказанный вопрос, то ли разговаривая сама с собой, — как я допустила…

— Он взял тебя силой?! — ужаснулась я.

— Нет. Он… он… говорил… — она запнулась, размазывая по щекам слезы. — Но это все оказалось неправдой. У него есть возлюбленная.

— Тогда… почему он морочил тебе голову? — нахмурилась я. — Пусть бы женился на своей невесте.

— Он не может, — качнула головой плачущая Келда. — Есть уговор с королем — Милдред должен ждать принцессу семь лет со дня ее исчезновения, и лишь потом будет иметь право жениться. Прошло только пять… Они не могут видеться часто, поэтому он… он…

— Понимаю, — я снова тронула ее лоб, погладила по влажным от пота волосам. — Успокойся, Келда. Теперь все позади.

— Он сказал мне правду только тогда, когда я открылась ему, что жду дитя, — в ее шепоте сквозило отчаяние. — Ему не нужен был мой ребенок.

— Он не должен был обманывать тебя, — я легонько сжала ее прохладную руку. — Ты ни в чем не виновата.

Даже если и виновата, то кто я, чтобы судить несчастную?

— Я туда не вернусь, — горячечно шептала девушка.

— Нет, не вернешься, — успокаивала ее я.

— Но что мне теперь делать, Илва? — она умоляюще подняла на меня больные, запавшие глаза.

— Келда, — я легонько сжала ее худое плечо. — Тебе надо подлечиться. Отдохнуть. А там и забудется все. Вот увидишь. Твой отец может выдать тебя за самого лучшего парня…

— Ох, Илва… Да кому я теперь нужна… такая?

— Не горюй, Келда, — продолжала гладить ее я. — Не горюй. Никому об этом знать не обязательно. Главное, ты жива.

К вечеру вместе с возницей приехала мать страдалицы Келды. К тому времени все кровавые следы с постели и одежды были выведены, а сама девушка выглядела живой, хоть и все еще слабой после обильной кровопотери. Лихорадка больше не терзала измученное тело, и Келду даже удалось накормить свежей грибной похлебкой с овощами, которой я вдоволь наварила к ужину в ожидании Энги.

Увидев свою дочь, Марта изменилась в лице и запричитала над ней с явным облегчением. Возница осторожно перенес девушку вместе с постелью на телегу, а воспрянувшая духом мать, утирая слезы радости, вложила мне в ладонь монету.

— Благослови тебя Создатель, Илва, — шепнула она мне на ухо.

Я благодарно кивнула, принимая плату и благословение, хотя Создатель, пожалуй, с крайним неодобрением взирал на меня со своих благостных небес: в церкви-то я не была ни разу в жизни. Во всяком случае, ни разу за последние пять лет своей жизни. Да и сама сноха мельника при следующей встрече едва ли одарит меня взглядом — я уже давно привыкла к тому, что людская благодарность недолговечна, а нередко перерастает в откровенную неприязнь. Люди не любят оставаться в долгу у тех, кого недолюбливают. Так или иначе, я была рада, что сумела помочь Келде, а когда разжала пальцы, то едва не подпрыгнула от радости: вместо ожидаемого медяка на ладони нежданно-негаданно сверкнул серебреник.

Одной плетью меньше.

Повеселев, я заперла на ночь сарай, где уже собрались ко сну мои курочки, и вернулась в дом: следовало прибраться перед приходом охотника.

Стоило ли удивляться, что он явился за полночь, пьяный, грязный и злой, словно разбуженный посреди зимы голодный медведь. Грохот и топот заставили меня подскочить на месте с колотящимся сердцем: никак не могу привыкнуть к его шумным приходам. Забившись в угол на постели, я с испугом наблюдала за тем, как сердитый хозяин, шатаясь, пытается повесить на стену лук и колчан, но, не найдя колышка, просто сваливает в угол; как расшвыривает по горнице с трудом стянутые сапоги; как, рыча и ругаясь, отвязывает пояс и бросает на стол, да неудачно: тяжелый ремень с коваными бляхами соскальзывает с края столешницы и с громким стуком падает на пол.