Лулу взяла в руку трусики, скомкала, засунула их в один из бокалов, приподняла второй, всё так же плавно покачивая бёдрами, продефилировала перед лицом хозяина дома, села на подлокотник соседнего кресла, отставив одну ногу так, чтобы он мог всё в деталях разглядеть, и подала ему фужер с подарком внутри. Аттал принял его, несколько раз шевельнул ноздрями, вдыхая ароматы, взглянул ей пристально в глаза, залпом выпил всё до капли и, поставив на стол пустой бокал, произнёс:

— Я всё равно его не прощу, даже и не проси!

Луиза, как ужаленная, вскочила с подлокотника, яростно на него поглядела и так же неистово плюхнулась обратно в кресло, скрестив руки и ноги. Она выставила вперёд свои полные африканские губы и, помешкав, сняла с шеи жемчужное колье с бриллиантовыми вставками, с рук — по браслету, стянула кольцо с огромным камнем и демонстративно бросила на стол, мягко скользнув тёплой кожей полных грудей по холодной коже кресла, и утекла обратно.

Аттал невозмутимо поднял бровь.

— Это что-то должно означать?

Луиза ответила не сразу.

— Нет. Просто я устала.

— От меня устала?

— От алмазов.

— Почему?

— Давят.

**

— Дядь Валера, хватит кресло давить, садись давай! — бодро крикнул Мирон, открывая дверь мобиля и с улыбкой глядя на зазевавшегося и замечтавшегося Берета. — Давай, давай, отпускник, а то без тебя уедем. Кидай барахло своё в багажник.

— А где Сэм? — весело ответил Валера, хватая чемодан и приближаясь к мобилю.

— Дрыхнет вон сзади, выпивоха! Я почему его и везу — он же до сих пор проспаться не может! — разошёлся словоохотливый Мирон, вылезая. — Так вчера накидался, что ни петь, ни свистеть!

— Сэм ведь непьющий, — закряхтел Валера, заталкивая багаж в багажник.

— Вот тебе и непьющий, — хохотнул Мирон. — Всю свадьбу держался, а вечером накатило. Больно день, говорит, суетной выдался, моталки туда-сюда, устал, короче, доходяга. Выпил рюмочку, вторую, потом типа ваще ничего не помнит. Я только утром его нашёл, на полу, представляешь, с бутылкой в руках. С совершенно пустой бутылкой Сам сообрази, до какого свинства он намастрячился. Я теперь знаешь, как буду называть его? — хлопнул Мирон по дверце.

— Как? — захлопнул багажник Валера.

— Сэм Выпивоха. А чё — нормальное же погоняло? — загыкал Мирон, сморщив нос, залезая в мобиль.

— Сэм Выпивоха, — весело хмыкнул Берет, садясь на переднее сиденье. В мобиле воняло алкоголем, на заднем сиденье, неудобно согнувшись в три погибели, дрых здоровяк Сэм. С сиденья Валере было видно лишь его испачканные в чём-то руки, скрюченные ноги и пустую бутылку, валяющуюся на полу. Берет плюхнулся рядом с Мироном, дружески хлопнув его по плечу кулаком, как равный с равным, и довольно развалился в кресле.

— Как ты?

— Нормуль. Как сам?

— Как видишь, босс отпустил.

— Красавчик! Я бы тоже с огромным…

— Так ещё короче — с открытой датой, прикинь?

— Везёт же кому-то! — с завистью прицокнул Мирон.

Он тронулся, и всю дорогу, пока выезжали из леса, мужики проболтали о том, о сём, о работе, о делах, о бабах, о свадьбе. Мирон рассказывал, как вчера весь день мотался по госпиталю, и позавчера тоже. Светка ужасно трусила, что ей скоро рожать — какую-то книгу прочитала про неудачные роды, и это замотало её мысли по кругу: «не рожу, не перенесу, умру». Запретить бы этих писателей, которые такую муру пишут, что людям потом читать неудобно.

А Берет, словно не слыша, делился планами, как он загудит так, что вся Фракийка вздрогнет. Как будет нюхать кокс и запивать его текилой, слизывая соль с сосков знойных мулаток, танцующих под южные ритмы. Вот так, перекидываясь ничего не значащими друг для друга историями, они выехали за шлагбаум, и уже было добрались до поворота на трассу, как сзади донеслось.

— Бля, бля! Мирон, бля, останови мобилу, Мирон! Я… мне блевать надо… — замычал вдруг Сэм с заднего сиденья, пытаясь подняться. — Да нахер я пил вчера?

— У моей тоже токсикоз, и она на позапрошлой неделе постоянно блевала в унитаз. Я ей подхожу и говорю — чё, водяного вызываешь?.. — как ни в чём не бывало продолжал балаболить водитель.

— Бля, Мирон! Тормози! Мирон, тормози уже, а то я тебе мобиль уделаю! Ой, плохо мне, бля! — раздались сзади гортанные звуки, предшествующие извержению.

— Да остановись ты уже, Мирон! — прикрикнул Берет, и только тогда тот начал притормаживать.

— Ой, бля, ой, бля! — продолжал курлыкать Сэм, пока Мирон наконец не остановился. Было слышно, как он нащупывает дверь, чтобы выбраться. Сэм каким-то образом задел правую щёку Валеры, тот недовольно обернулся, вдруг раздался треск, и в шее у Берета что-то взорвалось. От удара его голову так сильно отбросило, что он со всей дури врезался в боковое стекло, отчего оно покрылось сетью трещин, а в воздухе почувствовался запах палёной кожи.