— Давай ещё раз, — послышался голос Мирона, и шею Валеры ещё раз пронзила острая боль, парализующая мышцы и сознание. Его затрясло.

— Шок… — успел подумать он, прежде чем отключиться. Очнулся Берет секунд через пятнадцать от того, что вокруг его шеи затянули ремень безопасности. Однако душить не спешили. Сознание постепенно приходило в себя, но тело оставалось обездвиженным. Да и очень крепкие руки Сэма держали оба конца петли, душа и не давая двигаться. Огромным усилием воли Валера смог лишь немного разомкнуть глаза и сквозь пелену увидел Мирона, что-то набирающего шприцом из ампулы. Берет не понимал, как, но он знал, что нужно бороться, не дать использовать это, не дать, не дать! — и, заскрипев зубами, концентрацией немыслимых сил он перехватил руку.

Но в эту же секунду на шее сильнее стянулась удавка ремня, а Мирон, удивлённо глядя, легко стряхнул слабую хватку Валеры, поднял локоть повыше и пару раз врезал тому по роже, отчего голова беспомощно вздрогнула под ударами и, поникнув, свесилась. Тогда ответственный за нападение неспешно и уверенно вонзил в шейную артерию иглу.

*

Очнулся Валера от ощущения тесноты в мышцах, от сковывающего тело недостатка кислорода, от боли в лице и шее, от тошноты, от страха, от холода. А когда бедолага, наконец открыл глаза, то увидел, что лежит в какой-то узкой коробке с чёрной бахромой на концах, над ним сереет зимнее небо, а вокруг неторопливо машут голыми ветками берёзы, раскачивающие худющих ворон. Тогда Берет понял, что это не коробка, а гроб, и его вновь продрало до костей от дикого ужаса. Он сам несколько раз бывал в этой берёзовой роще возле болотца, откуда они возвращались всегда в меньшем количестве, чем приходили. Валера вздрогнул, когда тишину зимнего леса прервал резкий возглас:

— О, наш субъект шары открыл, Аттал! — послышался знакомый голос, и к Валере поспешно похрустели по снегу шаги. Через миг в поле зрения показался Аттал и склонился.

— Очухался… э-э-э… смертник? — оскалил зубы хозяин и ударил его ладонью по щеке — раз, другой, третий, распаляясь. — Вот сейчас и размалюй мне, падаль, куда ты шёл, собачий бивень, куда ты ехал враскоряк? Куда ты нёсся, ратник безголовый, чертопас ты опущенный, а? — Аттал прищурился, приблизившись левой стороной лица. — Ты чё, забыл, кто в будку свет подаёт? Кто ломти тебе колбасные кидает? Ты, фуфел тряпочный, куда собрался двигать в одну каску? Отдыхать удумал на мои рублы, а, чепухан ты грёбаный насквозь? Куда ты лез, сычёныш? Чё молчишь? Нечем крыть — ходи валетом, в рот чих-пых, соси конфету! — тут Аттал наклонился ещё ближе к пленнику и перешёл на шёпот.

— И что, как тебе сейчас тут лежать, ежей лохматить? Страшно, наверное? Неприятно? Думаешь, что так нехорошо, что так неладно было, да? Что перемотать назад и всё бы переделать, лишь бы не оказаться тут и здесь. Но поздно, — цокнул он, распрямляясь, — поздно. Всё. Последняя попытка израсходована. Ты знаешь, что у нас делают с суками, ты отлично это знаешь.

— Ат-ат-аттал Иванович, по-послушайте, уважаемый мною человек. Ведь я же на вас… столько лет… от смерти сколько раз спасал… — забормотал Валера.

— Спасал, было дело, спасал, — согласился Аттал, поджав губы и покивав головой. — Но только всегда по моей подсказке, а не по своей, этой, как её, не по своей инициативе, так сказать. А что сие означает? Что ты выполнял приказы, а не лез напрямки, так что, увы, с этим отмазоном не пропёрло. И чё, ещё какая-нить попытка будет? А?! — он вскинул брови. — Я спрашиваю, будут ещё версии, почему ты можешь оказаться по ту сторону жизни?

— Хозяин, Аттал Иванович, дорогой, — завертел головой Берет. — Да я же, за вас же! Я же пасть порву за вас, любому пасть порву! Я не сука! Да я же, мне же, меня же убьют, если я предам вас! Хозяин! Как вы этого не понимаете? Меня бы уже Исполнитель давно нашёл, если бы я против вас попёр! Моя жизнь тогда не стоила бы и ломаного гроша! Если бы я предал сначала Славу, а сейчас и вас, мне же не жить тогда! Мне ж не жить, хозяин! Ну, зачем бы я вас стал предавать?

— Вот в этом я с тобой согласен! Тебе не жить, тут ты прав! — сдержано засмеялся Аттал. — Хотя… — он словно споткнулся, задумавшись, затем нахмурил брови и поглядел на Валеру взглядом, наполненным воспоминаниями и сомнением.

— Хозяин! — встрепенулся Берет, почуяв надежду. — Вы же обещали, Аттал Иванович! Вы обещали мне! Помните? Когда посылали за Алисой на Фракийку! Вы сказали, что если я найду её, то за вами должок. Что ж вы убьёте того, кому должны? Нет ведь, не по-людски, Аттал Иванович. Но я же со всем уважением! Я вас не предавал, клянусь!

— Ладно, ладно, хватит. Помню я, — буркнул Аттал, как будто недовольный признанием. — И чё, ты хочешь, чтобы я тебя освободил?

Валера поглядел, сделав жалобный вид.

— Я правда вас не предавал! Я честно…

— Где мои деньги? — оборвал Аттал.

— Что? Какие деньги? У меня нет.

— Где, блять такая, мои рублы?

— Да я не знаю ни о каких…

— Ты мне шкуру не три!

— Отвечаю, не в курсах!

— Я всё знаю, блять, Берет!

— Вы о чём, я понять не могу?

— Где то, что Вуйчики привезли?

— Да Вуйчики же Комару торчали…

— Мне Колян всё рассказал, не мели!

— Он опять херни спьяну навыдумывал!

— И Алиса тоже подтвердила всё сказанное.

— Они вместе напридумывали лажу какую-то!

— Берет, лучше по-доброму скажи, где мои рублы?

— Да про что вы говорите, хозяин? Я правда не рублю!

— Ах, так тебе популярно рассказать? Думаешь, я леплю горбатого и заливаю тебе за воротник? Нет, парнишка, — снова похлопал его по щеке хозяин. — Хочешь послушать? Слушай. Хоть ты и знатный… э-э-э… шкуродёр, но и я не из тех, кто бодягу разводит. Я ведь в курсах, что Вуйчики приехали покупать мою недвижку, пока я в отключке расслаблялся. Конти с собой прихватили, чтобы это дело занотариатить. И рублы, конечно — не в кредит же покупать, — усмехнулся он. — Но вы с Витей, Антохой и Доктором весь жуткий план похерили благополучно, спасибо вам на карман! Уполовинились только, умножившись на рублы, с другой стороны. Деньги испарились, а вы с Доктором… э-э-э… мизинцами схлестнулись! И потом тут вдруг вылазит, что откуда-то во вшивой Ганзе берутся сурьёзные деньги на строительство целого кампуса и, блять, дороги к нему. Конечно, красиво звучит для лохов, что эти, как их, что пайщики скинулись. Но я решил поинтересоваться, и не далее, как сегодня утром, навёл справки в их бухгалтерии и выяснил, что в Гильдию больше всего внесли тридцать девять человек, а остальные так, крохи. И интересная штука, Валерик! — подвинулся поближе Аттал, как будто боясь, что его подслушают берёзы. — Там есть деньги Гилли и его денежных мешков, там есть Котлинских жён паи, но семьдесят процентов, сука, составляют переводы с моих, Валера ты Берет, счетов. С моих, блять ты доморощенная, в рот тебя осёл копытом, бронзовая ты струя! К ним только ты, помимо меня, имел доступ. Ты воспользовался моими дропами в своих целях, переведя с них рублы, что ты спиздил в… э-э-э… этом, как его, в Тумане. Так что сейчас не трепли говорилкой, а по-хорошему всё размалюй, где оставшиеся деньги. — Он изменил интонацию. — И тогда, возможно, я не поступлю с тобой по-плохому.