И Валере уж очень не хотелось отвечать на этот вопрос хозяина, потому что денег в тех двух чемоданах было столько, что Берет сам смог бы отстроить целый кампус. Не сейчас, конечно, а однажды, лет так через пять-семь, уйдя по выслуге лет. Да и в ближайшее время он хотел отпроситься у Аттала Ивановича на длительный отдых, чтобы переждать, пока кипиш с Вуйчиками утихнет. И там тоже часть денег вполне бы пригодилась для беззаботной и веселой жизни на Фракийском берегу.

Одно его грызло. Секрет богатства знал не только он, но и Саня Доктор. Если бы тот не спас его жизнь, причем дважды, то Берет ни на секунду не задумался и сразу бы свернул ему шею, как курёнку, ещё там — в «Тумане», или потом — в лесу. Но убить своего спасителя означало навсегда перестать уважать себя любому человеку, любой расы, веры и духовной предрасположенности. Валера не смог перешагнуть через подобное нарушение понятий чести, поэтому он просто не сделал никакого выбора, решив, что нужно подождать, и всё рассосётся само собой.

Но, как оказалось, что быть ждуном — тяжкий груз. Потому что теперь каждый день и каждый час, каждую минуту Валера находился в состоянии небольшого напряжения, думая о том, что однажды Саша случайно проговорится, и это ожидание постоянно терзало его разум. Сейчас он всё чаще думал о том, как бы поскорее спровадить Доктора домой до того момента, как хозяин придёт в себя полностью, иначе возникают риски. Говоря прямо, Валера уже проклинал тот час, когда он сам же, дубина такая, пригласил Сашу жить у них в доме и лечить Аттала Иваныча. Тогда Берет отчего-то подумал, что единственного свидетеля, знающего секрет, нужно держать как можно ближе к себе, а оказалось, что наоборот.

Тем более что усилиями Саши Аттал быстро шёл на поправку, а в процессе лечения доктор и пациент всё больше общались между собой, причем Валера не всегда при этом присутствовал. Как сегодня, например, когда Аттал Иванович проснулся, зевнул и медленно, но уже достаточно внятно приказал ему привести Алису. Соскучился, говорит, а та не звонит, боится потревожить, наверное — пребывал в заблуждении хозяин. Валера давно ждал этого приказа и уже продумал, как и что он скажет Алисе при встрече. Со всех сторон выходило, что она в его руках, и от осознания этого факта Берет даже немного потел в предвкушении чего-то сладкого.

И вот, сегодня всё вроде бы пошло по плану, пока эта сука не выдала свой монолог. А ведь она права, стерва — если её довести, то она сможет отцу такого насочинять, и про деньги упомянуть, даже во вред себе — Алиса ведь долбанутая на всю голову, Валера в этом уже успел убедиться много лет назад, когда она была ещё молоденькой стервочкой. И кто кого тогда изнасиловал — вопрос! А теперь-то она совсем заматерела, набралась гонору, такая стерва стала, что у него жгло между ног от предвкушения, как он оседлает её, возможно, даже сегодня.

Поэтому Берет ну никак не ожидал такого поворота, поэтому сейчас напряженно размышлял, пытаясь обыграть ситуацию. Думал-думал, и уже в Ахее, когда они забирали мобиль с пульмана-паркинга, дернул её за руку и, как можно спокойней произнес вполголоса:

— А все-таки наша договоренность действует, не забывай это, девочка. Ты сказала, что ко мне отношение изменится? Так и к тебе тоже, не забывай это. Когда хозяин узнает, что ты хотела натворить, то он тебя простит, да, скорей всего простит, но перестанет верить вообще. И будет постоянно думать, что ты его бросила в самый тяжелый момент. Когда он был при смерти, ты решила продать всё, что он заработал за целую жизнь — и как думаешь, он к этому отнесётся? Ты тоже подумай об этом, девочка! — и, пройдя мимо, Берет шумно плюхнулся на переднее сиденье мобиля. Алиса даже сглотнула от его правоты, в то время как они с Жуйченко-младшим садились на заднее. До боли сжалось в груди её, когда она увидела на всегдашнем месте Антохи — за рулём, наглую рожу Жуйченко-старшего. Вспомнив об Антохе, о дяде Вите Комаре, об изувеченном болезнью отце, о своих ошибках, Алиса прижала руки к лицу и от души зарыдала.

Проплакала она почти всю дорогу. Только у кованых ворот дома Алиса успокоилась, размазав по щекам слёзы, и вздрогнуло сердце от радости, когда она увидела полные любви глаза и услышала:

— А вот и ты, крошка!

Алекс был свидетелем шумной встречи, рыданий и возгласов счастья двух женщин. Одной, только вступившей в пору молодости, энергичной, красивой, успешной, но глубоко несчастной от своих ошибок, от любовных терзаний, от навеки сломанной, как ей казалось, судьбы. И другой — полной понимания жизни и ощущения огня любви, осчастливленной детьми и спокойствием в душе. Настолько разных и в то же время настолько близких друг другу людей. Алексу даже стало неловко смотреть на их слезы, и, махнув рукой Валере, он вернулся в свой уютный двухкомнатный гостевой деревянный рубленый домик.

***

С тех пор прошла неделя.

Алису он все это время не видел, хотя ежедневно бывал в доме, как лечащий врач Аттала, ведь, благодаря новейшим способам восстановительной медицины, больной быстро шёл на поправку. Сон и спокойствие давали мозгу восстановиться, ежедневные массажи и разминания конечностей воссоздавали физическую память, как у них в ликее называли формирование новых нейронных связей в моторной зоне полушарий. Никто в доме не рассказывал Атталу о том, что произошло в дни его болезни. Доктор объяснил, что хозяину дома сейчас дают очень сильные препараты, и любой стресс может повлиять на здоровье весьма трагическим образом. Об этом в обязательном порядке предупредили всех, в том числе и новоприбывшую Алису.

За это время девушка ни разу не показалась на глаза Алексу, да и Луиза зашла к нему всего один раз — позавчера. Они снова пили чай, а потом даже по бокалу грузинского вина, которое так любил Аттал, поэтому в доме его было много. В гостевом домике, в погребе, тоже стояло немало разных бутылок, поэтому Доктор вечерами, а сейчас уже и днём, частенько ходил навеселе. В этом приподнятом состоянии он тогда и спросил у Луизы, когда они сидели на втором этаже — на балкончике и глядели на лес в сгущающихся сумерках, освещаемые яркими лампами противомоскиток: