Оставалось уповать на неизвестные нам законы Сообщества. Но кроме "филантропов", вынужденных их соблюдать, существовал еще Горчаков, не подписывавший никаких конвенций и не подпадавший под юрисдикцию заоблачных законов. Я знал о нем мало, но чувствовал, что этот человек пойдет на все, защищая то, что считает своими идеалами, вопрос только в том, на какие методы он решится, что окажется у него в руках...

Дорогу разделял барьер - узкая полоса зеленой травки, стиснутая ноздреватыми бетонными поребриками. Издали я увидел светлый плащ. Иванов прохаживался на противоположной стороне, возле серого короба автобусной остановки, разрисованного нравоучительными картинками на темы безопасности движения с Волком и Зайцем в главных ролях. Я затормозил, выскочил из машины и побежал на ту сторону. Иванов увидел меня, приветственно взмахнул рукой. Отчаянно заскрипели тормоза, рядом встала бежевая "Волга"; опущенное стекло правой передней дверцы, долгая, оглушительная автоматная очередь, душный запах пороха и жесткое, застывшее лицо Горчакова над стволом.

Шевельнуться я не мог и успел подумать, что настала моя очередь, а еще - что это глупо, обидно и рано.

Мотор взревел, "Волга" унеслась в город. Я встал на колени рядом с Ивановым и попытался поднять его за плечи. Жутко на него смотреть, кровь была везде, но он еще жил, смотрел сквозь меня, не видя, и что-то громко говорил на незнакомом языке. На шоссе было тихо и пусто.

Мне наконец удалось его приподнять, он был страшно тяжелый.

– Иванов!
– закричал я ему в лицо.

Он увидел меня, и я чувствовал, какие страшные усилия он прилагает, чтобы смотреть на меня осмысленно, сказать что-то сквозь красную пену на губах.

– Бор-ря...
– выговорил он. По моим ладоням ползла горячая кровь.
– Третий, ты третий, по тебе... те двое уже... по тебе... гласность... только так...

Его лицо застыло, и кровь хлынула на подбородок. Я понял, что это конец, осторожно, как будто нужна еще была осторожность, опустил его на бетон, подставив ладонь, чтобы не ударилась голова. Случилось странное - словно на секунды открыли дверь в иной мир. Я услышал переливчатые звуки, чьи-то голоса - сердитые, печальные, чей-то плач, чьи-то яростные возгласы. Я понял, о чем они говорят, хотя не разобрал ни слова.

Кто-то сказал: "Мерзавец!" Кто-то осторожный поторопился напомнить: "Я же говорил, не так нужно было, все иначе..." А кто-то просто плакал, потому что из всех звездных Ивановых этот был единственным...

Иванова не стало. Кровь на бетоне и у меня на руках осталась, а его не было, его забрали, и дверь в иной мир захлопнулась. Неужели навсегда?

Я поднялся с колен и сел на ободранную скамейку. Мимо промчался КамАЗ помидорного цвета, без натуги тащивший двадцатитонный красный контейнер с иностранной маркировкой. Придорожный мусор закружился в крохотном смерче и улегся до следующей машины.

Заявить? Милиции, полиции и разведки всего мира, сколько их ни есть, вся их новейшая техника и громадный опыт не смогли бы доказать, что Горчаков - убийца. Убитого им человека никто никогда не найдет, да и человека этого словно бы не было. Автомат тоже скорее всего находится в недоступном для землян месте. Просто и незамысловато: человек жил - человек умер, убит, и убийца вне досягаемости писаных законов. Убрать Иванова сами "филантропы" не могли, запрещали законы Сообщества. Другое дело - Горчаков, ему можно по его просьбе выдать автомат в удовлетворение его потребностей, и никто не обязан следить, что он с автоматом станет делать. Ни к чему не придерешься...

– Долго вы собираетесь так сидеть?
– раздался над моим ухом знакомый голос.

Я не заметил, как он вернулся, но знал, что мне делать. Но он опередил. Когда я смог разогнуться, борясь с затухающей волной боли, Горчаков стоял, небрежно массируя ладонь.

– Ну, успокоились?

– Пошел вон, сволочь!
– сказал я.

– Зря, - сказал он.
– Успокойтесь. Поймите, это было необходимо. Один человек стоял на пути к счастью миллионов. Цель оправдывала средства. Мне было тяжело, меня тошнило потом...

– Вы мерзавец, - сказал я.
– И что страшнее всего - вы действуете по убеждению. Будь вы платным ландскнехтом, все было бы проще и понятнее...

– Хорошо, что вы не считаете меня вульгарным убийцей. Это уже шаг к пониманию.

– Наоборот.

– Нет, - сказал он.
– Пройдет совсем немного времени и вы простите мне эту автоматную очередь. Когда не станет голода, ядерных ракет и балансирования на грани.

– Горчаков, - сказал я.
– Может, никакой вы не радетель нищих арабов и голодных китайцев? Может, вы просто-напросто до ужаса боитесь ядерной войны?

– Конечно, нет, - сказал он.
– Вовсе не из-за страха перед бомбой. Вы сами знаете, что нет. Просто вы никак не можете согласиться с тем, что я искренне верю в свою правоту.

– Что бы там ни было, я против вас.

– Господи!
– крикнул он.
– Ну почему они выбрали вас, юнца не нюхавшего жизни... Если бы вы прошли войну, как Назар, или голодали, как я в детстве...

– Я не верю, что цель оправдывает средства, - сказал я.
– Так нельзя. До этих выстрелов я еще мог бы уважать вас...