Двери открылись – хлынул поток холодного, – да нет – морозного воздуха.

Танцевала метель, и я не могла рассмотреть людей на остановке, я никого не могла рассмотреть, потому просто решила идти по тому пути, который вёл к модному пространству с кинотеатром.

По прямой минут пять – и я на месте.

А из головы не выходил старичок и его Барнс. Ведь не читал он книгу и непонятно зачем вообще её взял, он много врал…

Не знаю, как звали другого человека.

Но перед тем как он показался мне так же настойкой на травах, я знала его минут двадцать.

Поднялась, прошла коридор, открыла высокую тяжёлую деревянную дверь. На меня хлынули винные пары, точно ждали наконец, когда кто-нибудь выпустит их отсюда, им самим было стыдно.

Меня обдало не Испанией или Австрией, а, скорее, размытой Ленинградской областью. Хмель не ударил в голову, но ощущения были не из приятных. Вот уже пару недель как я не брала в руки бокала, не хотелось.

Лекция вовсю шла. Огромный зал с белыми кариатидами был поделён на две части: в первой царила пустота и пары, а во второй висела огромная сенсорная доска, перед которой расположились на трёх рядах пять человек. Надо же! Все смотрели фильм. Старый, американский. Мне захотелось сесть впереди на диван, украшенный для мягкости не внушающей доверия меховой накидкой, такой рваной, но пахнущей приятно.

Первые секунды вы всегда пытаетесь привыкнуть к тому настроению, что уже успело создаться без вашего участия не так давно. Мне хотелось поскорее окунуться в фильм.

Проблемы с субтитрами: не входят в экран и части вообще нет. Заминка. Лектор просит прощения, нервничает, бежит к компьютеру. Ничего не получается. Я обернулась посмотреть, как она выглядит: малышка с короткой кудрявой стрижкой. Так скромно одета, голос тихий, но, говорит, сейчас всё решит, а вы пока пейте.

Куда уж ещё пить! Мы задохнёмся. Я бросила взгляд вправо: окно закрыли плотной шторой из тёмно-фиолетового бархата. Мне не было видно Петербурга, и только что переживаемая мною свежесть рассеялась там, на Невском. Теперь я страдала от удушья и думала, как не потерять сознание, не впасть в панику.

– Ничего что субтитры идут? Мы можем включить перевод! – сказала молодая лектор.

Все разом повернулись в одну сторону – там сидела пожилая дама в головном уборе, она и не подозревала, что сейчас все глаза устремлены к ней. Наконец поняла и решила не подавать знака, просто продолжать так сидеть. Молчание, как будто это была психиатрическая больница.

– Не нужно, пусть будет так! – не удержалась я.

Фильм пошёл вновь. Я попала на самое начало. Главный герой не в себе. Он умственно отсталый. Никто его не понимает. Так дожил до пятидесяти, а всё как ребёнок, беззащитный такой, ему страшно.

И мне так страшно стало, потому что внутри моего тела жил ребёнок, и он вдруг увидел своё отражение, подтверждение своих опасений. Ему говорили: а может быть и так. Одиноко совсем и вне разума твоего, что вроде бы был в начале твоего пути.

Рядом со мной сидел молодой человек в очках. Твидовый пиджак, идеально отутюженные брюки, туфли будто не касались снега. Он картинно держал в руках бокал и каждую минуту отпивал немного. Говорят, это вид отдыха. Мне вновь показалось, что это очередной врун.

Эпизод, где субтитров нет. Парень смеётся, он буквально взрывается от смеха. Он всем показывает, что английский – его конёк, всё он понимает. Молодой человек посмотрел по сторонам. Оставшиеся пятеро сидели неподвижно. Надо же – никто не только не понял языка, но и не оценил его знания. Паршивцы.

Мне хотелось плакать. Он всё смеялся. Женщина пила вино и ничего, совсем ничего не понимала. Это был мой ряд. За мной – кто знает, что делалось.

Я совсем не планировала плакать. Всё само собой получилось. Я сама себя поселила на эти два часа в больницу.

«Так найду ли я утешение?» – пролетел в моей голове неожиданный вопрос. Неожиданный оттого, что я всё это время пребывала во власти отчаяния.

Спустя час мне стало смешно. Теперь я искренно находила кучу всего уморительного в киноленте. Я ни на кого не смотрела, пожалуй, только искоса – на соседа. А он не смеялся совсем, он чувствовал, что рядом кто-то взрывается от смеха, но не мог понять, почему. Он стал серьёзным. Мы поменялись ролями.

А потом он скрестил ногу так же, как я. И руку положил на колено всё в том же духе, что и его соседка. И мы образовали симметрию. Как раз когда одного из главных героев хоронили.

Я же не одна такая больная! Пока буду веселиться, кто-то непременно будет плакать – и наоборот. Пока кто-то живёт, кто-то умирает.

Ты болеешь, но можешь выздороветь. И всё тут.

Мой короткий рассказ начнётся с конца.

Даша лежала на больничной койке и внимательно смотрела на то, как капля за каплей в её кровь поступала хорошая целебная жидкость. Нужно было немедленно поставить себя на ноги, и врачи больницы делали что могли, и делали это по часам.