А может, просто не хотела оставаться в его памяти такой — растрепанной, ненормальной ведьмой, с хриплым криком, что разносится по площади, как карканье, и безумными глазами.

Еще минуту…

Видимо, братьям мое представление изрядно надоело. Коротко пробурчав над нами молитву, больше похожую на "да сдохните ж вы уже скорее", нас осенили святым кругом и с двух сторон сунули факелы в хворост.

— Спина чешется. — сердито пробормотала я, пытаясь потереться о столб. — Это вот все отсутствие нормального мытья…

Рыцарь напряженно молчал, сосредоточенно рассматривая первые рыжие лепестки. Неужели не верит в мои способности?

Огонь подбирался все ближе. Выдохнув, закрыла глаза и потянулась к нему.

Все ведьмы — дети земли и леса, ветра и воды, тут ничего не поделать. Словно в некоторых застряла частичка природы, даруя связь, но она же и предупреждала — не играй с силой, которая тебе неподвластна.

Никогда я не решилась бы звать на помощь неуправляемую мощь огня, кроме как костер запалить. Теперь же призывала не только огонь…

Потянувшись мысленно сразу на две стороны, словно развалилась на половинки — одна была жадной и сильной, податливой и неуправляемой, подбираясь все ближе к моим ногам; вторая — равнодушной и ликующей, любопытной, играющей прядями моих волос.

…Огонь с гудением взвился вверх, скрывая нас от людских глаз; ветер забрался повыше и дунул прямо в середину.

Бревно с сухим треском распадалось за нашими спинами, не успевая гореть. Веревки опадали хлопьями жирного пепла, словно черные бабочки взмывали вверх, попадая в потоки раскаленного воздуха.

Огненный вихрь волнами расходился над площадью, над головами истошно орущих людей, облизывал ближние дома, но осторожно — только закоптив стекла да слегка тронув стены.

Ветер с ног сбивал, заставляя алый цветок пламени распускаться все сильнее и сильнее.

За какие-то секунды все опустело: даже в домах люди не чувствовали себя в безопасности, забиваясь под кровати. Я скользила между бегущими, каждого подгоняя в спину — скорее, скорее, и я же сверху прихватывала за волосы, заставляя их трещать и скручиваться, и хохотала беззвучно…

Пока река во мне не иссякла, оставив выжженную черноту и запах гари.

Я успела сделать всего один шаг, на мгновение решив, что забытье мне не грозит — но тут прямо передо мной, пробив огненную преграду, вынырнул закутанный в тлеющие тряпки человек. Сбросил занявшийся плащ.

На черном от копоти лице темные глаза горели углями. Уже балансируя на самой грани, я заглянула в них.

Ему совершенно неважно было, что ни ресниц, ни бровей у него не было, что по виску протянулся алый след ожога — никакая боль не остановила бы его, никакие уловки не заставили поверить, что я мертва.

Он хотел убить меня своими собственными руками и шел только за этим. Воротник с тремя кругами почернел, словно сам Трехголовый отрекался от своего последователя-убийцы.

Теперь у него не было никаких преград, чтобы оборвать мою жизнь.

Каждая капелька крови, каждый лоскуток кожи, каждая косточка вопила, что больше так страдать не желает. Я со своим телом была полностью согласна.

Болели волосы на голове и ресницы, ныли зубы, даже ногти пульсировали зло и резко, будто их вырвали.

Кто-то негромко пел, совсем рядом, без слов — только заунывная, убаюкивающая мелодия. Я попыталась открыть глаза, да не тут то было.

Веки то ли забыли, как им открываться, то ли отказались наотрез, а может, что-то сломалось внутри, но я так ничего и не увидела. Какое-то время повоевав со своевольным телом и ничего не добившись, я снова уснула.

Второе пробуждение было не в пример приятнее. Боль никуда не делась, но зато я громко, от души, застонала и наконец открыла глаза.

Слипшаяся пелена ресниц, а за ней — рябь, словно озеро в ненастье. Из горла вырвался тонкий писк.

Это что же, я ослепла?

— Тихо, тихо. — мягкий голос наплывал откуда-то сбоку. — Глаза-то новые, полежи немного, привыкнут…

Голос был мне незнаком, но точно был женским.

— Вот бедовая девка. — продолжала незнакомка. Под ее плавную речь я немного успокоилась. — Петушка мне оплавила! Я его неделю заговаривала, молнии ловить, а ты его…аж по крыше растекся.

Она хрипло расхохоталась.

— Как…новые? — едва слышно прошептала я.

Теперь весь мир сузился до размеров крошечной чердачной комнатушки — узкая постель, скошенный потолок да древняя лавка, явно заброшенная сюда за ненадобностью. Уже сутки я лежала, глазела и ждала свою спасительницу.