Критически рассмотрев себя вблизи, я помассировала темные круги под глазами, постучала по резко обозначившимся скулам, сзади стянула платье, обтянув талию. Ткань натянулась, подчеркивая почти присохший к позвонкам живот и череду выпуклых ребер. Неподалеку стоящий парень сначала воспрянул было духом, потом разглядел мое полное отсутствие женских прелестей и тоскливо взлдохнул.

— Красота. — с отвращением пробормотала я, выпуская платье на волю. — Виууула…

Прекрасное свежепридуманное имя сидело на мне еще хуже, чем отвратное платье.

Сначала грянул крик. Я дернулась было, но крик, хоть и нечленораздельный, был явно ликующим.

Все замерли. Несколько оставленных на входе воинов плюнули и бросились наверх.

Крик повторился, правда, немножко потише.

Спустя минуту с лестницы спустился мой вчерашний знакомый, и я втянула голову в плечи. Узнать Главного было трудно, но все-таки можно. Всю нижнюю часть лица занимал ожог, хоть и хорошо залеченный, но заметный — губы слегка оттянуло в сторону, награждая кривой ухмылкой.

— Все свободны. — коротко объявил он. — Выходите.

Люди, недоумевающе переглядываясь, потянулись наружу.

Вслед за Главным показались еще несколько воинов, невысокая хрупкая девушка, нервно комкающая платок в тоненьких пальцах, и Талар. Уже в дверях я обернулась снова — в новом облике он не узнал бы меня, да и все выходящие косились точно так же…

Выглядел он не то чтобы хорошо — видна была и усталость, и недостаток сна. Глаза тревожно блестели, и вид был немного оглушенный.

Аккуратно придерживая заплаканную девушку, но что-то шепнул ей и споткнулся о мой взгляд.

Ты не можешь меня узнать, панически подумала я, опуская голову и выходя из дома.

Но он узнал.

Я ворвалась обратно в дом, словно ураган. Смахнула в сумку немного еды, взлетела по лестнице, дробно стуча каблуками, выгребла все деньги, которые у меня оставались.

Я не боялась того, что Талар раскроет меня, нет. Быть может, попытается найти, но не сдаст, это точно.

В который раз я столкнулась со своим прошлым, и каждая такая встреча заставляла чувствовать себя все хуже и хуже.

Весена, приподняв бровь, наблюдала за моей беготней.

— Даже не попрощаешься? — она осуждающе покачала головой. — Спасай тебя, неблагодарную…

Я выпустила сумку из рук. Горло сдавило.

— Да не меня благодари, дура. — отмахнулась ведьма. По-кошачьи зеленые глаза подозрительно блестели. — Я таких много перевидала…

Я спустилась по скрипучей лестнице, не потревожив ни одной ступени. Ни звука она не издала под моими ногами.

Тут было прохладно. Едва теплилась свеча у стены.

Он спал. Отросшие волосы завязаны в узел, у рта — жесткие складки. С бородой он распрощался, но назвать мальчиком у меня теперь язык не повернулся бы.

По лицу ведьмы редко разберешь, сколько ей — три десятка или пара сотен лет, но я попалась в ту же ловушку, в которую попадают другие, глядя на нас. Не разбираясь, назвала ребенком и не заметила, когда все изменилось.

Ради шума и побега изуродовала одного, ради выживания — другого толкнула на убийство.

Может, и правда, нет во мне света?

Так и не решившись разбудить светлого — не по чину, а по совести — я выбралась из подпола. Сердце словно на ниточке раскачивалось внутри, стукаясь о ребра и вот-вот грозясь оборваться.

Весена встретила меня с поджатыми губами, покрасневшими веками и сумкой, набитой так, что едва не трескалась.

— Как осядешь — напиши. — велела она. Я вытащила из кармана письмо и сунула ей в руки.

— Отдай дня через два, хорошо? — я не решилась ей в глаза посмотреть. — Напишу, а ты мне расскажи потом, ладно?

Больше некому было меня останавливать. В тот момент, когда я вышла на залитую солнцем улицу, переполненную людьми, вдруг так остро и необратимо ощутила, что для всего мира меня нет больше.

Только для трех людей я еще оставалась — и тех оставляла за спиной.

В этом было что-то ненормальное — брести по пыльной дороге и не сворачивать к деревням…

…а где-то сейчас домовой, обозлившись на нерадивых хозяев, не в тот угол сундук задвинувших, связывает все нитки, да так, что только выбросить останется.