Я поняла все сразу. Отдернула руку от пера, отпрянула от раскрытой книги и подняла полные ужаса глаза на по-прежнему застывшего мужчину. Так вот, почему он только делал вид, что пытается меня остановить. Изображал страх, кричал, чтобы я не двигалась с места, а сам не предпринял ничего, чтобы убить нахалку, хотя имел для этого множество возможностей. Я поняла и откуда взялась эта легенда про жертву: её нужно было приносить не Жар-Птице! Это Жар-Птица должна принести жертву Книге, чтобы стать свободной! Добровольную! Все это время мною манипулировали, как глупой куклой, а я едва не повелась!

Жар-Птица не сразу понял, почему я вдруг застыла и прекратила попытки уничтожить реликвию. Внимательно посмотрел на книгу, увидел рисунок и раздраженно полыхнул огнем.

— Какая же ты глупая! — взревел он, всплескивая когтистыми руками, — какая же глупая!

Глупая, кто бы спорил. А еще везучая. Сердце колотилось от ужаса, стоило хоть на секунду подумать, что случилось, если бы шнурок на кроссовке не развязался, а упавшая книга раскрылась на любой другой странице из тысячи возможных.

— Не нужен, значит, мир во всем Мире? — сипло спросила, продолжая дальше от разгневанного хозяина ледяной пещеры. — Значит только о своей шкуре печетесь? Свободы захотели? А говорили, что единичная жизнь ничего не стоит перед глобальной целью.

Жар-Птица оскалился:

— Да плевать мне на Мир, пусть рушится! Я узник это Мира! Меня лишили свободы на тысячу лет, не спросив, хочу ли я этого!

От гнева мужчина плохо контролировал свои чары, и пещера видоизменялась с бешеной скоростью, приводя в ужас мой вестибулярный аппарат. Потолки то поднимались, то опускались обратно. Пол шел ледяными волнами, а стены с грохотом сужались и снова становились широкими.

— Я был обычным мальчишкой, что любил сочинять истории! Я не собирался становиться привязанным к Книге и наблюдать за жизнью оживающих персонажей, не в силах при этом жить своей!

Я бросила еще один взгляд на Книгу и неожиданно осознала еще одну вещь. Я увидела картинку, но не поняла ни одного написанного слова!

— Я не Хранительница?

— Конечно нет, — закатил глаза Жар-Птица, — Какая из тебя Хранительница?

— Зачем тогда сказали мне об этом?

— Разве я говорил? Сама так подумала. Невесть кем себя возомнила, а осталась при этом ничтожеством. Какая от тебя польза, Руслана? Ты же даже друзьям помочь не можешь!

По грязным щекам покатились слезы. Бежать от этого безумца было некуда. Я уперлась спиной в каменную трибуну и прижала к груди колени. Жалкое, наверное, зрелище.

— Чего бы ты добилась, угрожая уничтожить Книгу? — Жар-Птица неожиданно оказался рядом со мной и навис сверху, подавляя своим колючим взглядом, — зачем ты хотела это сделать?

— Чтобы помочь своим друзьям! — всхлипнула я.

— Ну так помоги! — победоносно взревел мужчина, — Ты все еще можешь это сделать! Ивану нужна книга? Уничтожь ее! Ему будет не за что бороться! Он сдастся! Твои друзья останутся живы.

— Но я погибну, — всхлипнула я, — сгорю на месте.

— А если ты этого не сделаешь, сгорят они!

Я понимала, что он снова манипулирует мной, и что почти наверняка все его слова — полнейшая ложь. Погибнем мы все. Сначала я, сгорев и выпустив на свободу Жар-Птицу, а потом и множество остальных людей, вступивших в битву с армией Ивана. Но что, если я ошибаюсь? Что если я сейчас и правда могу спасти несколько сотен жизней, отдав взамен свою? Почему я такая трусливая и жалкая? Любой на моем месте, наверняка принял бы верное решение, а я прихожу в ужас, подумав, что меня обуяет огонь.

— Давай же, Руслана, — голос Жар-Птицы будто доносился до меня сразу со всех сторон, — будь смелее! Не будь такой себялюбивой! Я даю тебе слово, что как только освобожусь от Книги помогу твоим друзьям! Они останутся живы, а равновесие вернется, и никто никогда больше не сможет разрушить Лес! Никто даже не будет пытаться этого сделать!

Я чувствовала себя, как мягкое масло под стальным прессом. Слова мужчины приводили в ужас и капали будто вода на сухую землю. Словно марионетка, которую дергал за ниточки опытный кукловод, я поднялась на ноги и двинулась в сторону пера. Колени подрагивали, а щеки жгло от обилия соленой влаги.

— Мамочки, — бесшумно бормотала одними губами. Рука тянулась вперед, и пальцы снова ощутили жар пера.

— Давай, — давил Жар-Птица, — давай, Руслана, не трусь!

Наверное, судьбе, наконец, стало меня жалко. После стольких неудач она вдруг второй раз подряд решила повернуться ко мне лицом и даже мило улыбнуться. Когда до моей смерти оставалось всего несколько жалких секунд, все еще шатающийся потолок над нами пошел трещинами. Монотонный стук, что доносился все это время сверху, прекратился, а ему на место пришел оглушительный треск.