Два ее единственных платья
вернуться

Симонова Екатерина
Шрифт:

«В детстве я была немного странной…»

В детстве я была немного странной:Я была слишком чувствительной.На самом деле я никогда не испытывала сочувствия.Мне не нравились мальчики.Мама очень переживала.Она хотела, чтобы её дочь была счастлива, то естьЧтобы её дочь была как все.Мы с мамой внешне очень похожи. Одно лицо — так говорят.Мама всегда была хорошей швеёй. Когда мама приходилаВ школу в платьях, сшитых ею самой,В сиреневом модном пальто, какого больше ни у кого не было,Девочки из моего класса перешептывались:«Чья это такая красивая мама?»Ей удавалось сшить идеальное платье для каждой,Сделать её красивой и счастливой. Для каждой, кроме меня.Мама старалась, пыталась одеть меня так,Как оделась бы она сама.Ни у кого не было такой чёрной двойной юбки по колено,Ни у кого не было такой блузки с рукавами-буфами —Из шелковистой белой ткани в чёрный и жёлтый кружок,Ни у кого не было такой курточки, перешитой из старого плаща,С карманами, отороченными вельветовыми вставками.Ни у кого, кроме её дочери, на самом делеВсего лишь мечтавшей быть такой же, как все.Через двадцать пять лет я начала носить старые мамины платья.Такие, каких нет больше ни у кого,Каких просто больше нет. Странно, но они все мне идут.Мама смеётся, говорит: «Зачем тебе это старьё?»,Тут же достает из мешка ещё два, спрашивает,Не возьму ли и их, терпеливоРаспарывает, перешивает, подглаживаетДля дочери, наконец-то понявшей главное в жизни:Чтобы быть красивой и счастливой, нужно совсем немного:В свои сорок одеваться так, как твоя мама одевалась в тридцать,Быть не как все – быть как она,Слушаться маму.

«Ну чо ты там чо, как дела?..»

«Ну чо ты там чо, как дела?Выходи к проходной, чо, я тебя, чо, встречу,А чувствуешь себя, чо, сейчас как?» —Мужика рядом было не остановить,Слушали всей маршруткой, сопереживали ему, чо, понимая,Как оно надо бывает просто поговорить,Когда тебе кто-то действительно нужен.Было над чем подумать, пока ехали долго в ноябрьской тьмеМимо кулинарного училища с дешёвой столовкой,Мимо цыганского посёлка с будто бы самопальноподведенным электричеством,Мимо полностью выгоревшего лет пять назад мебельного,Мимо продажи надувных насосов за 5800,Мимо оврага, за которым минут через 10 ходьбы инфекционка,Мимо заброшенных садов, где когда-тоЦветы оттягивали к земле ветви кривой яблони и рядом паслись две козочки,Мимо КРЗ, где работает стерженшицей подруга Шнуркова,Мимо той самой проходной, где мужик, чо, всё-таки вышел,Мимо кулинарии «Сказка», где я в 6 лет взяла пирожное «Пенёк»И нашла на пеньке живого таракана,Мимо бани и остановки, на которой продают веники из пыльной берёзы и пихты,Мимо детского дома в бывшем детском саду или наоборот,Мимо огородов, которые веснойЗаливает с кладбища рядом,Мимо квартала, где жила детская поэтесса в страусином боа,Мимо санатория с кислородными коктейлями в 1981 году,Мимо лыжной базы, где была сауна, а в саунеРасстреляли целую группировку и проституток, только одна спаслась,Мимо недостроенного дома престарелых,Где тоже случилось что-то очень плохое, не знаю чо,Прямо до родительского дома.Открыла двери, сняла пуховик, шапку, прошла на кухню, спросила:«Ну чо вы, как, чо? Чо, как здоровье? Я чо?Я ничо, я вот печенья к чаю купила».Потом зашла вконтакт, спросила:«Ну чо у тебя там сегодня на ужин – драники или жареная капуста?Чо ты как чо? Чо будешь вечером делать?Я уже завтра обратно буду».Иногда этого «чо ты как чо» и достаточно.Остальное не важно.

«Город оказался таким, какие мы любим…»

Город оказался таким, какие мы любим:Разбегающиеся наивные улочки, кусты с бесконечными цветами,Перевешивающимися, переливающимися через ограду,Маленькие окна, открытые, с надутыми белыми занавесками,Маленькая площадь с невысоким высохшим фонтаном,Маленькие магазинчики, забитые вещами и сладостями.Когда устали, сели в маленьком кафе, вкусно поели,Порции оказались неожиданно большими, однакоМы были так голодны, что они показались маленькими,Выпили пива – не чтобы выпить, а так, немного,Просто чтобы почувствовать вкус, становилось жарко,Нашли маленькую бордовую церковьС крошечным садиком, в садике почему-тоБыла похоронена красивая русская женщина,Мы никогда не узнаем, кто она, но это неважно,Сели на скамью, разделили на двоих одну марципанку,Было тихо, только чуть слышноМаленький ветер и маленьких птичек в листве над нами,Мы поглядели друг на друга, обменялисьМаленькими улыбками, маленьким пожатием рук,Закрыли глаза, рядом, как всегда, рядом,Я хотела сказать, но было так тихо и лень, и я не сказала:Всё-таки нет ничего важнее маленькой жизни, посколькуСохранять её на самом деле гораздо труднее, чем терять и гореть,Искать, взлетать, падать, снова надеяться, эти большие людиЖивут и умирают, так и не поняв самое важное:Без наших маленьких жизней не было бы их большой,Той самой, о которой мы читали, о которой слышали от других,Которую видели в интернете,О которой иногда тайком мечтали, но которойНикогда по-настоящему не хотели.

«На перекрёстке Белинского-Щорса отличный овощной киоск…»

Моим

На перекрёстке Белинского-Щорса отличный овощной киоск:всё немножко подешевле, и персики не такие дубовые,как в «Пятёрочке» рядом.На ужин хотели салат. Поэтому нужны овощи. Решаю:взять помидоры по 99 или по 85? По 99, конечно, лучше,а вот по 85 придётся выбирать. Через дорогуможно найти, конечно, и по 67,но они мелкие и с подозрительной желтизной. Тяжело задумываюсь.Поднимаю глаза, понимаю – в витрине отражаюсь не я,а мамино платье с прилипшей тополиной пушинкой, её руки, внимательно,чуть неуверенно перебирающие овощи,и отцовская ранняя седина, его недовольное выражение рта:– Оля, какая-то фигня, а не помидоры, ну их к чёрту, пойдём отсюда.– Витя, да что ты всё время всем недоволен. Не переживай,сейчас разберёмся.И я терпеливо выбираю. Набрала мешок. По 85.Потом покупаю ещё огурцов (по 62 – это хорошо,в «Верном» они по 68), пучок зелёного лука, лук репчатый —этот в доме всегда пригодится, какой дом без лука репчатого,пучок укропа, салат в горшочке – по 35 (совсем отлично,на соседней улице он по 52), перцы – свежий урожай, по 90,на удивление уже покраснели, кончики чуть смяты, сочатся,но ничего, обрежу.Хочется, конечно, пахлавы – тут свойскую продают.Делаю шаг к прилавку, но на плечо кладет упреждающе руку деда Афоня:«Бог с ними, с печеньками – эт всё баловство, сейчас же лето,возьми лучше фруктов.Да и ты ж пироги на днях пекла – дома ещё стоят не доедены».Прав деда Афоня, что тут скажешь – покупаю ему черешни.Залихватски тут же хлопает рукой по ближайшему ящикубаба Таня: «И арбуз возьмём! Самый большой!»«А почему бы и нет?» – думаю я, иду к арбузам.Баба Люда останавливает, укоряет: «Катя, да какие арбузы в июле?Непонятно ещё, из чего их там сейчас р'oстят,какие фосфаты в них, химикаты. Дождись августа.Да и вообще: до конца недели ещё полнедели.Нужно уложиться в бюджет. Лучше бы тебе поэкономить.Купи в «Пятёрочке» редиску.У них сегодня акция – пакет полкило по 39,90».Виновато оглядываюсь на Бабу Таню, пожимаю плечами,иду в «Пятёрочку» за редиской. Потом всё же возвращаюсь,прикупаю несколько нектаринов для бабы Тани.Они тоже сладкие.Иду домой с тяжёлой сумкой, краешек пакета от черешниВысунул нос из сумки, полощется на ветру.У самого подъезда слышу тихое покашливание, оборачиваюсь:о, сам дед Семён Аристархович, пузико вперёд,кепочка на затылочке! Ходит вокруг маленьким гогольком,а глядит виновато: «Кать, может, того? По пивку?Жарко же, лето, сама понимаешь».Останавливаюсь. Вздыхаю. Думаю: нельзя обидеть деду Сеню —он же умер раньше других дедушек-бабушек,я же его почти и не помню. Вот лис деда Сеня!Достаю телефон, пишу смс:«По дороге с работы купи два «Жигулевских», пжалста.Совсем про него забыла».

«Рядом с моим бывшим домом по Коминтерна…»

Рядом с моим бывшим домом по КоминтернаБыла спортивная школа. Рядом с ней – спортивное школьное поле.Над полем висели на проводах кроссовки.Люди говорили, такое – знак того, что здесь кто-то умер.Люди говорили, такое – знак того, что здесь продают наркоту.Люди вообще у нас говорили много.Соседка из квартиры над нами,Разгоревшись праведным алкогольным гневом,Выходила на лестничную площадкуМежду своим третьим и нашим вторым, кричала:«Эти бл.ди со второго опять ремонт делают, шуму на весь подъезд.Так нынче бл.довать каждый может.Может, и мне в какую-то бабу подвлюбиться?»И уходила поливать цветы.Ночью к ней являлся пьяный сын.Она его тоже посылала к бл.дям (не к нам, а в соседний подъезд),Сын начинал её бить, она – голосить, что убивают.Весь подъезд просыпался, матерился сквозь зубы,Переворачивался на другой бок, вновь засыпал.Волноваться было не о чем. Вы бы тоже так делали.В доме напротив, на втором этаже, окна в окна c нашей гостинойКвартиру снимали студентки торгово-экономическогоИли кулинарного. Летом на открытое окноВыставляли раздолбанный магнитофон, вся улицаСмиренно слушала Диму Билана и «Руки вверх». СтуденткиЗаигрывали с пацаками из квартиры на первом этажеВ доме через дорогу.Пацаки в квартире на первом этаже ходили домой через окно.Друзья к ним в гости ходили тоже через окно.До сих пор мне почему-то кажется,Что кто-то из друзей именно этих пацаковОбчистил нашу квартиру —Залезли по строительной лестнице на балкон,Вынесли из дома всё ненужное,Топором пытались в отопительный сезонПерерубить трубы, снять батареи.Как и все в этом городе, мы надеялись, что воров не найдут —Иначе не выплатят деньги по страховке от кражи.Их не нашли. Люди говорили, нам повезло.Больше всего я в той квартире любила зимние воскресные утра,Когда мы втроём – две хозяйки и кошка —Завтракали на крохотной хрущовочной кухне.Закипал голубой чайник, настенный кафельЦвета чайных роз цвёл пышными розами. За окномПадал медленный снег, тоже похожийНа опадающие мокрые розы,Жизнь была безмятежна, медленна и проста,Как бывает жизнь в каждом маленьком городе.Люди говорят, после нас в нашей бывшей квартиреНикто надолго не задерживался:Новая хозяйка умерла через полгода,Со следующими хозяевами тоже что-то не то.Люди не знали, что и говорить.Раз в пару лет я прохожу мимо того дома на Коминтерна.На нашем бывшем балконе до сих порВисит наш китайский белый фонарь —Шесть лет назад, уезжая, забыли снять.Я прислушиваюсь к проходящим мимо, посколькуИзредка люди, знаете ли, оказываются правы:Иногда от сожалений по месту и времениНевозможно избавиться, как невозможно избавитьсяОт памяти безответной – невысказанной – любви.

II. Литература и люди

«В секонде вышла на новый уровень пользователя…»

В секонде вышла на новый уровень пользователя:научилась подбирать вещи на Елену Фёдоровнубез Елены Фёдоровны.Секрет прост – просто нужно надеть рубашку на себя:если мне тесновата, то ей как раз в самый раз.Так были куплены, к примеру,розовая футболка с бледным геометрическим принтом,напечатанным с изнаночной стороны,и португальский пиджак из искусственной овчинки,выкрашенной в синий цвет.Хоть на поминки, хоть в театр.Поэтому пошли в театр.Представление давали швейцарцы —из испанской жизнис французским акцентом.Молодые актёры играли старых актёров,старые актёры играли тоже старых актёров,все вместе играли то ли Тристана и Изольду,то ли Сальвадора и Гала,были обещаны и представлены акробатические и иные этюды,барабанная дробь, бесшабашная буффонада,деревянные куклы, задыхающийся скафандр,сольное и хоровое пение.«Смотри, – сказал в антракте зритель позади меня, —они же все в морских пляжных полосатых костюмах,настоящее ретро,я прямо так и вижу пустынный Кадакес,сухую траву, море до горизонта, свежая рыба на ужин,любовь, воздух,как много воздуха!»«Смотри, – сказал зритель впереди меня, —ведь эти костюмы – точно отсылка к тюремным робам:их слишком много, есть только сожаления о прошлом,они никому не нужны, они в клетке,ничего больше не будет, только одиночествосреди таких же, как ты».«Правда – подумала я, —это всего лишь то, что ты называешь правдой».

Литература и люди

1

«Моя мама не помнит, что читала из Пушкина…»

Моя мама не помнит, что читала из Пушкина.Моя мама не помнит, что читала из Тургенева.Моя мама не помнит, что читала из Достоевского.Моя мама не помнит, что читала из Толстого.Да и читала ли вообще что-то, став взрослой.Моя мама не читала стихов.Чем могли помочь в девяностые годыРазмышления русской интеллигенцииО судьбах русской интеллигенции,О природе любви,О возможности выбора и человеческом достоинствеМатери двух детей из провинциального городка,Где не было даже троллейбусов?Мама ездила в Москву челночницей:Туда – не читая ничего, отсыпаясьОт отсутствия еды, денег, заводского района, где на стрелкуПриезжали на танках,Обратно – не читая ничего, совсем без сна,Дав взятку проводнице, охраняя сумкиС дешёвыми китайскими шмотками.Первый раз привезла мне из столицыШоколадку «Вдохновение», где каждая долькаБыла завёрнута в отдельную серебряную бумажку.Помнится, это меня поразило больше всего.Во второй раз привезла туфли-лодочки из натуральной кожи.Их положили на кровати, посередине, чтобыКаждый их мог взять и потрогать. Пошли пить чай.Кошка, родившаяся в девяностом,Как все дети девяностых, не видевшая настоящей,хорошей вещи,Сошла с ума от радости, изодрала туфли в хлам.Помню, как я плакала,Заклеивая клеем «Момент» вырванные с мясом лохмотья,Закрашивая чёрными чернилами.Носила до конца института.Моя школьная подруга не читает Достоевского.Про Толстого, сами понимаете, можно не упоминать.Из стихов она читает только мои,Потому что мы знакомы.Зарплата – 30 тысяч в месяц.15 уходят на ипотеку.На оставшиеся 15 живёт с дочкой.Иногда она спрашивает с тоской,Как жить. Не знаю, что ей ответить.Иногда я спрашиваю себя:Как может изменить её жизнь чтениеРазмышлений современной русской интеллигенцииО судьбах современной русской интеллигенции,О природе любви,О выборе и человеческом достоинствеИ понимаю,Что ответ может быть только один:Лишь в том случае, еслиОна будет читать всё то,Что было написано только для того,Чтобы написать то,Что кому-то хотелось просто написать,Русская интеллигенцияМожет назвать её человеком,Действительно достойным уважения.

2

«Когда в одиннадцатом классе мы проходили…»

Когда в одиннадцатом классе мы проходили«Мастера и Маргариту», на вопрос учительницы:«В чём трагедия Маргариты?», я, тихая троечница по физике и математике,Скучная отличница по литературе и истории искусств,Честно ответила: «Она бесится с жиру».Я плохо помню, что потом было, однакоТак я впервые поняла, что жизнь и литература —Это разные вещи.В жизни: моим родителям тогда повезло достатьКуриные шеи, много куриных шей.Ими была забита морозилка,Несколько пакетов куриных шей хранилось на балконе.Была зима. Мы ели только куриные шеи:С картошкой, в супе, просто тушёные куриные шеи(Никак не могу перестать произносить это слово,Потому что в доме были только одни куриные шеи).Кошка от голодной жадностиГлотала их, почти не пережёвывая. Потом её рвало.Потом она до конца своей жизни куриных шей не ела.Люди оказались выносливее. До сих порИногда с сентиментальной нежностью вспоминаю вкусРедких мясных волокон, высасываемых из шейных позвонков,Вкус сытости.В литературе: несчастным может быть только тот,У которого есть всё.С тех пор я научилась лгать.Я поняла: никогда нельзя говорить о том,Чему тебя научила реальная жизнь.И всё же:Иногда я ехидно думаю о том, что случилось потом, послеСчастливого финала —В реальной жизни:Маргарита, подсчитывающая, сколькоОни должны мяснику, молочнику, булочнику, в особенности —Продавцу чернил.Мастер – бесконечно говорящий о том,Что он не может найти своего читателя,Переписывающий из года в год второй роман,Который никогда не закончит,Бесконечно пережёвывающий одни и те же слова:О важности чтения нескольких(Лично им выбранных) книгДля нравственного и интеллектуального развития молодежи,О вечной любви,О соловье-творце, поющем в кустах шиповника,Как ребёнок, беспомощно держащий за руку Маргариту, уставшуюОт вечной готовки,От штопки чулок, от слишком большого количества пустых слов,Неожиданно понимающую:Сделка с Воландом действительно была сделкой с Дьяволом.И даже не умереть в этом раю.