Однажды мать – то ли в воспитательных целях, то ли по забывчивости – свернула голову той самой алининой курице и сварила из нее лапшу. Алине на тот момент было двенадцать. Она на тарелку посмотрела, встала, мать приложила головой об стол и ушла в чем была.

Долго след искать не пришлось – любая собака в деревне рада рассказать, что пришла она в дом местного школьного учителя. Долго и слезно рассказывала про то, как дома бьют, нагружают непосильной работой, не разрешают учиться. В общем, разжалобила так, что осталась у него жить, а через шесть лет вместе со всеми получила аттестат об окончании школы. С этим деревенским аттестатом она и приехала к нам поступать на акушера-гинеколога. Перед отъездом зашла к матери подписать какие-то документы, ее там особо не ждали и с чистым сердцем проводили. Все соседи утверждают, что в последние годы услугами Алины не пользовались «от греха подальше», только в город-то она поехала с деньгами, и поступила на платное.

Как я и говорил, первые два года я не знал о ее существовании. Знаю, что девушки на курсе ее не переносили, а вот на парней действовала какая-то ее врожденная женская сила. Просто увивались за ней, чуть ли не дуэли в лучших традициях золотого века устраивали. Я тогда на их курсе лекции по химии читал, только она на них не появлялась. Исправно ходила только на занятия, касающиеся конкретно акушерства. Обросла, понятное дело, хвостами, вынесли ее кандидатуру на отчисление.

Наше близкое знакомство началось именно в день собрания по ее вопросу. Приглашают меня в деканат, мол, студентка такая-то, платница, надо решить, что делать. Я захожу, стоит простушка, кофта черная вытянутая, волосы мышиного цвета в хвост собраны, смотрит в стол. Декан факультета ее отчитывает, а одна преподавательница, которая как раз акушерство вела, защищает. Говорит, студентка талантливая, но жизнь у нее сложная, давайте пожалеем. И тут Алина глаза поднимает и как захохочет. «Пожалеть? О чем вы говорите! Акушерство для меня – это единственное предназначение. Я в любом случае свой диплом получу, не у вас так в другом месте или другой стране. Мое имя во всем мире знать будут, даже если я просто повивальной бабкой останусь. Я уже сейчас понимаю больше, чем вы все. Я – импульс жизни.»

Ну, мы смутились. Согласись, странная защитная речь. Не знаю, что тогда на меня нашло, но я попросил оставить Алину под мою ответственность. Какая-то в этом высказывании была ощутимая правда. «Импульс жизни» – это говорит человек, который в быту обходится набором из десятка слов.

В общем, пригласил ее побеседовать на счет пересдачи химии. Заходит ко мне в кабинет совсем другой человек. Что-то мямлит, стесняется, зрительного контакта не добьешься. Я пытаюсь объяснить, что медику без химии никуда, что я могу помочь нагнать материал. Она что-то бормочет, я переспрашиваю, «мне, – говорит, – это не пригодится». Я в растерянности. Молчим. Тут она голову поворачивает, а на моем столе аквариум стоит с рыбками. Алина подходит к нему и говорит: «Если покажу – поверите?» – и руки кладет на стекло. И ничего. Потом разворачивается и уходит.

А в понедельник я зашел в кабинет и остолбенел: в аквариуме два десятка мальков. Странно было, даже страшно. Меня тогда очень увлекла аквариумистика, и ситуацию я оценивал с пониманием. Меченосцы – они, если знаешь, живородящие. Но тут как ни крути, чтобы за одни выходные – такого быть никак не могло, да и дверь в кабинет была закрыта. И тут слышу стук, поворачиваюсь – Алина стоит в дверях, улыбается так смущенно. Я спрашиваю: «С чем работает?», она – «Со всем. Я, – говорит, – жизнь чувствую. Вот она есть, нужно только подправить всё, чтобы она развилась. Яйцо, семечко, клетка – всё одно. Всё делится, всё растет, если только может.»

Я всё сделал, чтобы она свой диплом получила. Договаривался ходил, как за дочь. Она вроде даже благодарность какую-то чувствовала, доверие. Правда, силу свою после этого только два раза показала. Первый раз просто чтобы подтвердить, что не обманула. Принесла мне апельсин, достала косточки и положила на стол. Ладонью накрыла, а сквозь пальцы ростки пробиваются. Я смотрю на это, слезы по щекам. А она раз – и смахнула все в мусорку.

Второй раз она ко мне домой пришла уже на шестом курсе. Пьяная, грубая, тушь по лицу. Видимо, плохо ей было, а пойти больше не к кому. Уселась за стол и молчит. Тут кошка моя прибежала. Алина ее увидела, разревелась ну точно как ребенок. Какое несчастное создание, говорит. Я спрашиваю: «Почему же несчастное?» «У нее последний год котята могут быть, а ты ей гулять не разрешаешь». Поревела так минут десять навзрыд, ни слова не сказала и ушла. Через три месяца ты уже догадываешься, что было. Я к этому моменту многое про Алину узнал, принес ей одного котенка, так она не взяла. Только заставила пообещать, что изучать не буду.

После учебы она со мной мало общалась, но всё время была на слуху. Работала в платной клинике, блестяще практиковала. Со всей страны к ней на прием приезжали. Я успел поговорить с хозяйкой той клиники, пока еще Алина считалась ценным специалистом. Сейчас-то про нее стараются не вспоминать. Хамоватая на первый взгляд, долго не могла найти клиентов, женщины отказывались записываться к ней на прием. Потом один случай, второй, и понеслось – приходят бесплодные, никакое ЭКО не приживается, Алина осмотрит, даст какое-нибудь пустое назначение, вроде больше спать или меньше есть. Раз – ребенок, второй раз, третий. Роды у всех легкие, дети как по учебнику. Ну тут и стали к ней ломиться.

Ну она как только почувствовала, что прочно на месте держится, совсем свой характер сдерживать перестала. Сестер, которые аборты делали, матом крыла – не ваша работа, не вам вынимать. Клиентку могла выгнать, если та ей не нравилась. И ведь не то, чтобы детей любила или такая высокоморальная была, нет. Какая-то у нее своя правда, которую я никогда не понимал, да и никто не понимал.

Это было в 2008-м, тогда тесты на отцовство были мало распространены, но один умник все-таки сделал. Жена с ребенком на руках пришла в клинику, стала предъявлять претензии, что в нее такое засунули, что ребенок у нее не от мужа. Алина смеется, говорит, а что ты хотела? Тебе ребенок нужен был, не ему. Я могла помочь – и помогла.

После этого случая ее быстро уволили, и она уже не практиковала. Уехала куда-то в глушь, никто ее найти не мог. Позвонила мне осенью 2010-го, сказала, что ей заинтересовались ученые из Японии как выдающимся специалистом. Я говорю, так что ты им скажешь, у тебя же научной базы никакой? Она помолчала, а потом сказала как сплюнула: «Фокусы буду показывать.» Я пытался достучаться, убеждал, что запрут и не спросят. Но Алина уперлась, и всё. Хочу, говорит, свежих морепродуктов поесть. Потом поблагодарила за всё и отключилась. Последний звонок был в 2011-ом из Токио, я по голосу чувствовал, что она на взводе, просто взорвется сейчас. Хохочет, обещает что-то устроить, что я отсюда услышу. Это был наш последний разговор. Потом, когда по телевизору про землетрясения говорили, я всё переживал, думал, как она там. Бросился обзванивать знакомых, искать выходы на токийский университет. Но всё впустую.