– Я звонил ее матери, – приглушенным голосом объяснял Игорь. Та сказала, что для нее Алина уже давно потерялась, связь они не поддерживали. Последнему работодателю звонил – она пристроилась на какой-то ферме чуть ли не дояркой, фокусы свои показывала. Вроде любовницей председателя была. Но там тоже о ней давно не слышали. В роддоме со мной даже разговаривать не стали, сказали, чтобы я катился к чертям «вместе с этой шалой». В общем, никакой новой информации. Может, там и держат ее до сих пор.

– В Японии?

– Да, в университете. Я и туда звонил, но что я могу сказать? Я ей не отец, даже не научный руководитель. Просто любопытствующий.

– Вот так чудеса и умирают.

– Да. Ну а что было ей делать? Ее мать родная видеть не хочет. Алинка сама говорила, что если ее ученые на атомы не разберут, то простые люди разорвут. Говорила так и смеялась – ну, ты помнишь.

– Ага, как ненормальная хохотала. «Я – импульс, я – первичное, понимаете, я вашу медицину так и так вертела»… И хохочет.

– И правильно хохочет, потому что и вправду вертела.

После этого разговор перестал клеиться, и вскоре врач пожелал нам доброй ночи. Я лежал в темной палате, в открытое окно просто хлестало запахом ночной природы, лета и молодости. Сверчки пели так, что заглушали уходящие шаги в коридоре. Я не мог заснуть. Я знал, что эта тайна навсегда улизнет от меня, если я не спрошу прямо сейчас.

– Игорь, простите, что лезу не в свое дело. Покоя не дает история Алины. Расскажите, будьте добры, если это не слишком личное.

Он молчал, я ждал. Теперь я уже жалел, что спросил. Либо меня поставят на место, либо история окажется самой обычной и ночь потеряет свою магию. И тут Игорь заговорил:

– Да, знаешь, очень личное. Есть такие истории, которые, казалось бы, тебя напрямую не касаются, но именно они становятся центральным объектом твоей жизни. Тут нет секрета, об Алине многие знали, но не верили. Своими глазами видели, и не верили. Потому что слишком всё приземленно, буднично, кажется, что стоит копнуть глубже, и найдется объяснение всей этой метафизике. А я вот копнул. Часто говорят, что многие ученые, особенно естественники, к старости уходят в религию. Потому что за всю жизнь не могут найти ответа на какие-то вопросы и видят в них руку провидения. И, знаешь, Алина – моя религия. Сейчас у меня такое чувство, что именно я должен был ее беречь. Ну а как ее убережешь? Неподходящий, прямо говоря, персонаж для своих… данных. Я два года ее совсем на курсе не замечал – знаешь, приезжают такие провинциалки, учатся еле-еле, на зачете двух слов связать не могут. Не потому, что глупые, а потому что выросли в среде, где умного слова порой за всю жизнь не услышишь. Мало кто из таких заканчивает учебу, а если и получают диплом, то уезжают обратно в деревню, в местном травмпункте парацетамол перебирать. Я и имя-то ее узнал только когда ее исключали. Уже через год к ее матери с деньгами ездил, чтобы не послала куда подальше, а рассказала про Алину. Зато теперь могу пересказать биографию почти с самого детства. Послушай, если интересно, это очень… расширяет горизонты, так сказать.

Представь себе деревню Октябрьскую, оставшуюся от одноименного колхоза. С небольшой молочной фермой, школой, перестоявшей сложные времена церквушкой. Семьи держат скот, бабушки у дороги продают картошку – ну, средняя деревушка, одним словом. В самой обычной семье – мама на ферме работает, отчим всё больше пьет – в этой семье растет девочка Алина. В пять лет она увлеклась сельским хозяйством. Вернее, огород полоть-поливать ее было не заставить, а вот во время засадки прямо не оторвать от работы. Всю зиму ждет, когда засевать можно будет. И еще дома на подоконнике экзотику разную растила в горшках. В сельмаг апельсины завезут, она только и просит родителей, чтобы косточки отложили.

Скоро стали замечать, что у девочки просто талант – что в землю не ткнет, то и вырастет. У матери урожай пошел такой, что продавать в город стали. В комнате у Алины финиковая пальма, апельсиновое дерево – все под потолок. Соседи ее стали приглашать за деньги в огороде поработать, та не отказывается, люди довольны, другим рассказывают, семья сыта.

А потом Алина пропала. Нашли через сутки у соседки в курятнике – сидит, не шевелится, глаза стеклянные, в руке яйцо. Ну, у матери разговор короткий – подзатыльник дала и домой утащила. Только с тех пор Алина к грядке не подходила, и ботанику свою забросила. Вместо этого потребовала у родителей птицу разводить – до этого они курятник не держали. Мать сначала отказала – правило у некоторых матерей такое, первая реакция на просьбу – «закатай губу». Сами объяснить не могут, почему губу надо закатать, но семейные традиции чтут. Алина ей пообещала, что так еще больше денег будет, тем и убедила.

Популяция кур у них начала расширяться с таким успехом, что ни в одной лаборатории не получишь. Опять-таки, бюджет – в гору, все довольны. Алина сама за птицей ходила, в школу не ходила, а за курицами ходила. Только резать отказывалась. Хотя когда у нее на глазах курам головы рубили, смотрела, как ни в чем. Ну, деревенская девчонка, от таких вещей в обморок там никто не падает. Мать говорит, тогда волноваться начала, что у Алины не всё в порядке с головой. «Носится с этими яйцами, обложится, смотрит на них, гладит» – в общем, думали ко врачу пора. Но одно дело ребенку сказать, что он чокнутый, другое дело действительно в город везти и специалисту показывать. Там уже совсем другой бюджет мероприятия. Знаешь, что она матери заявила? «Мы сами из яиц состоим, и живем мы на яйце». Десять лет ей на тот момент было, чтоб ты понимал. В доказательство своей любви к репродуктивному процессу куриц, Алина вывела цыпленка у себя в комнате и сказала, чтоб его никто не смел трогать. После чего – тут я процитирую мать – «окончательно свихнулась».

Дальше – больше. Прибегает к ним соседка, глаза на выкате, в руках икона. Заявляет матери, чтобы та свое отродье больше к ее дому не подпускала. Соль в чем: девочка для заработка приглядывала за ее птицей, и у той массово начали вылупляться цыплята. Не знаю, насколько правда, но чуть ли не в холодильнике. Всё бы ничего, только петуха в хозяйстве не было. Как ты знаешь, куры и без петуха несутся, но цыплят, разумеется, быть не может. А тут – на тебе, полный двор. Все скорее посмеялись – мало ли, забрел соседский петух да потоптал. Но разговоры про мистику пошли, для сплетен ведь особый повод не нужен. Алину и так за юродивую держали – ни с кем не общается, в школу не ходит, за собой не следит, а тут еще и сатанисткой стали звать.