Встав на опушке, я нарисовал Спицыну и Егору задачи. У фельдфебеля вопросов не возникло, а вот фейерверкер заупрямился.

– Какие такие капониры?! – буркнул сердито. – Зачем пушки в землю зарывать? Их выше ставят и укрывают турами. Так цель лучше видно, и ядро дальше летит.

– У тебя есть ядра? – спросил я.

Егор насупился.

– Цель к тебе сама придет, вернее, прискачет. Только успевай стрелять! Капониры помогут укрыть пушки от противника, их огонь станет для него неожиданностью. Если подтянут артиллерию, то привести к молчанию закопанные в землю орудия непросто. А вот туры разбивают ядрами на раз-два – как раз потому, что стоят высоко и целиться в них просто. Ты вот в такое попади! – я указал ладонью на уровне пояса.

Фейерверкер почесал в затылке и смирился. Синицын развел людей по работам, и дело закипело. Одни солдаты, отступив от опушки, валили лес, образуя засеку, призванную прикрыть фланги позиции. Другие подрубали ели вдоль дороги, но так, чтобы те остались стоять – свалим в последний миг. Аналогичную операцию я поручил сделать на большаке – нужно завалить деревья и там, лишив французов возможности обойти лес и атаковать дивизию с фланга. Место для этого нашли хорошее – по обеим сторонам большака топкая низина, кавалерия завязнет. Артиллеристы рыли капониры и окопы для зарядных ящиков – на этом я тоже настоял. Для лошадей нашли лощину, где их не достанут ядра и пули, а пока выгнали пастись на лугу у опушки. Лошадь тоже хочет есть, причем, много. Одного овса ей нужно несколько килограммов в день. Мы его, кстати, захватили.

Тыловая дорога, ведущая к расположению войск, не остается без присмотра, так что нас заметили. К вечеру из Красного прискакал офицер в чине майора.

– Что здесь происходит штабс-капитан? – спросил Спешнева. – Кто вы такие и что тут делаете?

Держался он надменно.

– Командир отдельной егерской роты князя Багратиона штабс-капитан Спешнев, – отрапортовал Семен. – В соответствии с указаниями его сиятельства проводим учения.

– Ближе к Смоленску места не нашлось? – скривился майор.

– Ближе будет не кузяво, – подключился я. – У нас ведь пушки. Начнем стрелять – горожан перепугаем: подумают, что француз подходит. Губернатор и его чиновники и без того трясутся, вещи в повозки грузят. Зачем устраивать панику?

– А это кто? – майор гадливо глянул на меня. – Что за статский? С чего лезет в разговор с офицерами?

– Платон Сергеевич наш лекарь, – поспешил Спешнев. – Княжич, награжден знаком военного ордена за проявленную в бою отвагу.

– Все равно не следует язык распускать! – буркнул майор. – Даже княжичу с Георгиевским крестом. Пусть знает свое место! Ладно, штабс-капитан. Копайте, если такая охота, но из пушек стрелять не сметь! Не вводите в заблуждение генерала. Его превосходительство может решить, что неприятель нас обошел. Понятно?

– Так точно! – вытянулся Спешнев.

Майор кивнул и потянул поводья, заворачивая коня.

– Охота было тебе лезть? – сказал Семен, когда офицер отъехал. – Зачем злить?

– А что он лезет расфуренный такой? – буркнул я. – Тут люди защищать их готовятся, а он пальцы гнет.

– Ничего он не гнул, – сказал Семен. – Не видел. А что такое «не кузяво»?

М-да, опять прокололся. Прет из меня, когда злюсь.

– Это на баскском языке, – соврал. – Есть такой народ в Испании. Означает – неподходяще.

– Здесь твоего баскского не знают, – вздохнул Семен. – Ты бы следил за речью, Платон. Понимаю, что жил за границей и набрался всякого, но тут не понимают. На днях Синицыну сказал, что интендант, который пытался нам порченную провизию поставить, – гандон штопанный, и его нужно натянуть по самые помидоры. Фельдфебель ко мне прибежал и спрашивает: что такое гандон и как ему поступить с интендантом?

Я заржал. Отсмеявшись, пояснил Спешневу смысл выражения. Следом заржал он.

– Что, правда, такие есть? – спросил, вытерев слезы.

М-да, темнота…

– Будем в Париже, попробуешь. Там без гондонов нельзя – мигом заразу схватишь.

– Тут бы от французов отбиться и начальству в немилость не угодить, – вздохнул он. – Подведешь ты нас под монастырь, Платон!

– Все будет пучком, – успокоил я, хотя сам так не думал.

– Опять твои словечки! – махнул рукой Семен. – Ладно, пошли ужинать. Кашевары кашу сварили…

Позицию мы закончили следующим утром – успели. Потому, что в полдень загремело…

Дивизия пятилась по Смоленскому большаку. Укрываясь за высаженные вдоль него деревья, солдаты стреляли в французских кавалеристов. Тем было раздолье. По обеим сторонам большака – хлебные поля. Многие успели сжать, а снопы сложить в копны. Знай, подскакивай и руби. Если б не деревья и отвага русских солдат, дивизию давно бы растерзали. Своей кавалерии у нее не осталось: приданных ей драгун и казаков французы вырубили первым делом. В атаку на них пошли отборные полки Мюрата. Опрокинув русских, французы гнали их по полю, где сабли и палаши собрали щедрую дань. Из четырнадцати пушек потеряно семь. Остатки артиллерии ушли вперед – так распорядился Неверовский. Все равно от нее нет толку. Развернуть пушки не удастся – французы наскочат и отобьют, тут бы утрату остальных объяснить. Потери дивизии исчисляются сотнями солдат и офицеров. Ранен командир отряда ополчения генерал-майор Оленин – французская сабля разрубила ему кожу на голове. Генерал остался в строю, но надолго ли? Дивизия пока держится, но в ней много новобранцев…