Дыхание стало подводить минут через десять. Через пятнадцать — мои горло и грудь жгло огнём, а ноги едва слушались. Но я всё равно продолжал бежать, стараясь увеличить свой отрыв от преследователей настолько, насколько это возможно.

Улицы сменяли одна другую: то узкие, то широкие, то извилистые, то прямые, то мощёные — покрытые грязью, то заваленные гниющими досками — тоже покрытыми грязью. Грязь, грязь, грязь — наш мир буквально утопал в ней… Держу пари: если бы потоп не случился — мы всё равно утонули бы, но в этой чёртовой грязи.

Наконец на моём пути стали попадаться люди. К счастью, они не выглядели как бандиты — скорее, как запуганные, потерянные в жизни, бродяги: мужчины и женщины в заношенной одежде, некоторые с котомками за спинами или в руках, другие налегке, плечи опущены, головы понурены, ноги медленно плетутся, словно без какой-либо цели впереди. Лица несчастных неизменно покрывали жуткие волдыри, а некоторые так и вовсе выглядели как бесформенные куски давно сгнившего мяса… При этом люди по большей части шарахались от меня в сторону, то ли не желая помешать моему бегу, то ли я действительно выглядел ещё хуже, чем они...

Я завернул за очередной угол, и передо мной, под низко-нависшим серым мрачным небом, раскинулась огромная площадь, в которую вливалось как минимум шесть улиц (это только те, которые я мог посчитать отсюда, по пробелам между зданиями). По площади сновали десятки, сотни, людей, тут и там стояли самодельные прилавки, собранные из кривых досок, ящиков, мешков, столов, табуреток, заваленных различным барахлом: ветхой, наспех отстиранной, одеждой и кое-как залатанной обувью, свалявшимися одеялами, дохлыми и живыми крысами, кормовой древесиной, мутной водой в грязных банках и ржавых вёдрах, в общем, передо мной раскинулся самый настоящий бедняковский рынок, где нищие продавали друг-другу различный найденный хлам, который кому-то ещё может пригодиться, и еду, состоявшую по большей части из того, что можно поймать на улице или срубить… При этом тут было очень тихо: никто не кричал, не зазывал к своим лоткам, не ругался. Да, голоса были слышны — люди разговаривали между собой, но делали это очень тихо, словно устало…

Ладно, можно считать, что мне удалось оторваться — тут я без проблем затеряюсь в толпе.

Подойдя к стене одного из зданий, я облокотился спиной о прохладную стену и несколько минут простоял так, переводя дух.

Кажется, мне удалось добраться до жилого района Старого Города. Теперь можно начинать свои поиски. Жаль, конечно, что я не смог вернуть свой саквояж — в нём были портреты пропавших детективов, но и без них у меня остаётся мой главный инструмент: мой язык.

Нужно обойти район, найти все места, которые могли посетить детективы: ночлежки, кабаки, бордели… Хотя, бордели можно не искать — судя по состоянию местных жителей, местные проститутки в лучшем случае ещё дышат, но надеяться на то, что они удовлетворят какие-то ваши потребности — не стоит, если, конечно, вы не испытываете потребности в том, чтобы ваши причиндалы сгнили и отвалились, когда вы в очередной раз присядете посрать и слишком сильно потужитесь.

В общем, обойду кабаки и ночлежки, пораспрашиваю о странных пришлых без волдырей на лице, а быть может, поищу местные власти — наверняка, детективы их навещали. Насколько я знаю, в Старом Городе свой Губернатор — во всяком случае Адмирал его назначил, когда решил отгородиться от этого города — нужно же было оставить тут хоть какое-то управление. При этом нужно постараться поменьше контактировать с людьми, чтобы не подхватить эту заразу, хотя, думается мне, что это простая…

Из размышлений меня вырвали крики:

— Поймали ублюдка! — кричал злобный голос.

— Это не я! — испуганно ответил другой.

— Все нежнорожие так говорят! — проревел третий. — Не боись, сейчас и поглядим-разберёмся, ты это или не ты! А ну, мужики! На вешалку падлу!

— Неет! Умоляю вас! Не делайте этого! Это не я! Я бы никогда с вами так не поступил! Я же со всеми вами дружил! Неужели вы не помните! Остановите их ради бога! Умоляю! Остановите их!

Заинтересовавшись происходящим, я отлип от стены и быстро пошёл в направлении голосов. Впереди, буквально через тридцать метров, люди стали собираться в толпу, и из-за их спин мне не было видно, что же там происходит и что мужичьё собираются сделать с несчастным. Я принялся расталкивать зевак, пробираясь всё глубже, туда, где несчастный голос продолжал, срываясь на отчаянный вопль, умолять отпустить его…

Внезапно его крики оборвались, а уже через секунду я выбился в первый ряд и в каких-то пяти метрах перед собой увидел человека, сучащего ногами в воздухе и отчаянно хватающегося руками за петлю, сдавившую его шею. Этого человека повесили на столбе…

Было в этом человеке нечто, что отличало его от всех остальных… И тут в моей голове прозвенел тревожный звоночек…

Кожа. Кожа на его лице была совершенно чистой, без каких-либо гнойных волдырей…

Возможно расправа над несчастным никак не связана с цветом его лица, но я предпочёл поддаться своему растревоженному инстинкту самосохранения, особенно, вспомнив, как этого несчастного обозвали «нежнорожим», и подался было назад, чтобы затеряться в толпе, пока меня, не дай бог, не заметил один из десятка вооруженных палками людей, с довольными ухмылками стоящих перед повешенным. Но было уже поздно…

— А это что за розовощёкий?! — удивлённо прокричал один из них, тыкнув в меня пальцем и выпучив глаза. — Мужики! А ну держи эту суку!

Я рванул прочь. К моему счастью, никто из толпы, по непонятной причине, даже и не думал меня останавливать, напротив — они охотно разбегались по сторонам, освобождая мне путь. Так что я без препятствий вырвался из толпы и, свернув за первый же угол, побежал по просторной улице.

Чёртов Старый Город! Сколько ещё погонь меня ждёт сегодня? Хотя, наверняка, эта станет последней: сильно сомневаюсь, что меня снова спасёт белый экипаж…