И вот — Франциск останавливается. Я падаю с его спины на каменный выступ, смутно осознаю, что предстоит еще сделать. Найдя внутри себя остатки сил, я поднимаюсь на ноги. Передо мной стоит мой мужчина в человеческом обличье. Он плачет, глядя на меня. Начинает целовать меня, обнимать. Он прощается со мной, а я с ним.

— Я люблю тебя, — говорим мы друг другу. — Я всегда буду любить тебя.

Потом мы вместе идем вверх по ступеням к храму Аматеу. Мы держим друг друга за руки в последний раз. Сердце разрывается от каждого нашего шага.

Вот мы заходим в невероятной красоты храм. Нас встречают гигантские белые колонны. Я ощущаю себя песчинкой, задуваемой ветром. Ноги не слушаются меня, я более не могу идти. Из последних сил я делаю последний шаг и падаю на колени.

Франциск отпускает мою руку, понимая, что не может мне более помочь. Он не смотрит на меня, ему будто бы не видно и саму Аматеу.

«Так вот какая ты — моя ангел», — думается мне, когда вижу ее.

В белом длинном платье, с голубыми волосами принцесса восседает на своем величественном троне. Она улыбается своим гостям лукавой улыбкой, предвкушая забаву. И тут ее улыбка сменяется гневом.

Я слышу, как бьется стекло. То мой Франциск вошел в зеркальный зал и уничтожает причину моих страданий. Он бьет зеркала. Из последних сил я тихо произношу:

— Аматеу, я прошу у тебя мира, — я и сама не знаю, что подразумеваю под этой фразой. Мира для Эгелии или своего мира, того родного, в котором я родилась и в который стремлюсь.

Падаю на каменный пол, и, наверное, умираю. Ведь больше я не помню себя.

***

«Как хорошо» — думается мне. Я лежу на чем-то очень мягком. На мне толстое одеяло, в ногах лежит что-то тяжело и теплое. Запах, какой-то до боли знакомый родной запах слышится мне. Так пахнут ванильные булочки, которые в детстве пекла мне мама.

Я поднимаю тяжелые веки и вижу побеленный потолок. Черную люстру с пятью флаконами. Вокруг люстры гипсовая лепнина в цветы. Точно такая же, как в моей старенькой квартирке, где я жила в детстве, в своем мире.

Кто-то открывает позади меня дверь, и входит в комнату. Подходит к креслу, убирает с него подушку. Оборачивается, и я вижу круглое лицо моей мамы. «Какая же она уставшая» — думается мне. И тем не менее я улыбаюсь.

— Мама, — говорю я.

Она подбегает ко мне, начинает рыдать, и я плачу вместе с ней.

— Девочка моя, ты очнулась, — сквозь всхлипы слышу я. Как же вкусно она пахнет.

Мама целует меня в щеки и в лоб, кладет голову на мою грудь и громко-громко плачет от радости.

– Все хорошо, мама, — приговариваю, поглаживая ее по волосам. — Это лишь сон. Отчего ты плачешь?

Только теперь я понимаю, как скучала по ней.

— Доченька, слава Богу ты проснулась. Как же долго ты спала.

— Да, очень долго, — соглашаюсь с мамой я. — Целую жизнь.

Мы обнимаемся и плачем, признаваясь друг другу в теплой любви. Потом я ощущаю, как нечто тяжелое, что все это время грело мне ноги поднялось и давит на меня точно палочками. Кто-то идет по мне и вот я вижу перед собой черного кота. Он мурлычет и тыкается мордочкой мне в лицо.

Кота выдают глаза, они точно такого же черного цвета, как и у моего Франциска. Мой любимый мужчина — мы теперь навсегда вместе. Но как же печально все обернулось. Мы не заслужили этого. Как же несправедлива судьба. Почему все это было лишь сном?

***

Мама рассказала мне, что я не приходила в сознание четыре года. Врачи разводили руками, не понимая в чем причина. Больше года я пролежала в больнице, и когда были сделаны все возможные анализы мама забрала меня домой.

Все, что со мной происходило было лишь сном. Таким ярким, такой невероятным, но все же сном.

Первой странностью старого мира показалось мне то, что в тот же день, в который я очнулась, в нашей квартире появился кот. Черный бандит в какой-то момент просто оказался у меня в комнате. Мама решила, что он запрыгнул через открытую форточку. Странным было еще и то, что живем мы на третьем этаже

Я довольно быстро выздоравливаю. Чувствую себя хорошо. Врач, к которому привела меня мама, был поражен. Он долго не мог закрыть рот от удивления, и все повторял:

— Чудо, какое-то, такого просто не может быть.

Но я была, и есть. Молодая девушка восемнадцати лет, живая и здоровая. И все у меня хорошо, не считая разбитого сердца.

Я долго не разрешала себе заглянуть в свою тетрадь. Мне страшно увидеть то, что там написано. Но сегодня я решила, что время пришло.

Я села за свой письменный стол, нашла ручку, и положила тетрадь перед собой. Набираю воздух в легкие. «Раз, два, три». Переворачиваю обложку.

Передо мной мой роман, такой, каким я его запомнила. Переворачиваю лист за листом, и чувствую, что опять не могу сдержать слез. Мой верный друг — Франциск запрыгивает на стол. Глажу его по шее.