— Всё хорошо… я пойду, посплю немного, — даже не притронувшись к еде, Эстер поднялась и, покачивая волосами, удалилась в спальню.

Когда Алголь вышел из ванной, обеденный стол уже был прибран, посуда помыта — лишь одинокая кружка с чаем стояла перед ним, как приглашение к беседе. Рин, настойчиво ковырявшая пальцем столешницу, встрепенулась.

— Спасибо, — он отложил полотенце и сел за стол. Знакомая, так и не зашитая с выходного, черная рубашка намокла и прилипла к пышущему жаром телу.

— Не за что… — кивнула она и сразу перешла к делу. — Мне сказали, что уже скоро начнут вводить процит. Сегодня первую дозу прислали. Я помню, там что-то связано с первым введением, метаморфозой… что это вообще такое?

— Адаптация организма к чужеродному веществу, — Алголь отпил еле теплый чай. — Попытка приспособиться.

— Там что-то еще про костюм было…

— Контактный комбинезон класса С. Мощности чипа будет недостаточно для замера параметров. Теперь будешь работать только в нем. Прямое подключение к спинному мозгу, можно снимать все параметры работы организма.

— Ого… — Рин почесала висок и поправила волосы. — Это больно? Ну, когда электроды в спину входят. Мне такое еще ни разу не делали… боюсь немного.

— Больно, — кивнул ретранслятор. — Первое время — очень. Потом привыкнешь и перестанешь обращать внимание.

— Ну, спасибо, блин, утешил… — она тяжело вздохнула. — Видимо, про метаморфозу и спрашивать не нужно…

— Нужно. Это точка невозврата. Когда тебе введут процит, пути назад больше не будет. Или твой организм примет его, или ты умрешь.

— И такое бывает?

— Я пережил. Процит — яд, он разъедает клетки и отравляет организм человека. Но не ретранслятора.

На мгновение она снова вспомнила его слова — «я не человек». Так вот почему…

— А это вообще… тяжело? Ну, метаморфоза, — Рин стало неуютно, она заёрзала на стуле. В душе снова поселились нехорошие подозрения.

— Кровотечение, лихорадка, рвота. Может, отмирание части клеток. В самом лучшем случае, — он говорил об этом так буднично, словно обсуждал с ней вчерашний скучный фильм, а не вопрос жизни и смерти. В животе расползлись ниточки холода.

— А что тогда в худшем?..

— А в худшем ты сразу начнешь ретранслировать, — его холодные, подернутые голубоватыми всполохами разрядов глаза уставились на девушку.

— А что в этом такого плохого? — Рин смущенно отвела взгляд. Разве это — не то, чего от неё добиваются? Поскорее начать ретранслировать, делать все эти штуки, которыми владел Алголь. Юноша, опустошив кружку с чаем, хмыкнул.

— Ты не умеешь контролировать это. Спроси у них, как погиб первый ретранслятор.

Повисла неприятная, напряженная тишина. Кажется, больше из него ничего не вытянуть — да и сказанного было более чем достаточно. Большего знать уже не хотелось.

— А… ладно, спасибо. Я пойду тогда, завтра рано вставать, — она встала и прошла в коридор, торопливо надевая обувь. Щелкнул замок, дверь бесшумно отворилась — девушка уже ступила за порог, когда за спиной снова раздался глубокий голос.

— Рин, присмотри за Эстер, пока меня не будет, — широкая ладонь легла на вздрогнувшее худенькое плечо. — Пожалуйста.

Обернувшись, девушка снова посмотрела на него — и кивнула. На губах её заиграла легкая улыбка.

***

— Ответьте на мой вопрос, только, пожалуйста, не надо сразу посылать меня к кому-нибудь другому, — Рин решительно взяла в осаду Чуйкова — опешивший ученый замер в кресле и непонимающе заморгал. — Я не хочу бегать по всему институту и искать кого-то, кто скажет правду. Пожалуйста, Петр Иванович.

— Вы не перестаете удивлять старика, юная леди, — он вытер морщинистый лоб, расплывшись в неловкой улыбке. — Хорошо, и в чем вопрос?

— Вы ведь знаете что-нибудь про первого ретранслятора?

— Ну, положим, знаю.

— Можете мне сказать, как он умер? От чего… — Рин, потупив взгляд, покраснела. Идиотский вопрос, как ни погляди. Старик тяжело вздохнул. Стараясь не замечать уставившихся на неё коллег, девушка настойчиво смотрела на него и ждала ответа.

— Мда, на меня, значит, свалил, вот же паршивец, — пробормотал он и снял очки. — Давненько это было. Лет пятнадцать назад, или даже больше. Я тогда был младшим специалистом в группе с Громовым и Шварцфельдом, занимались постулированием новой науки, изучали ретрансляцию. Интересное время, что ни день — то открытия… я тогда не мог дождаться нового дня, почти не спал — так рвался на работу. Это было время великого.

— Ближе к делу, профессор, — подал голос Кузнецов. Отчего-то хмурый, с перепачканным лицом, он стоял возле капсулы, скрестив руки, и строго смотрел на них. Рин поежилась.

— А ты не торопи, Володя. Такие вещи вспоминать нелегко, — Чуйков на секунду замолчал и почесал нос. — Короче, работали мы, не покладая рук, по шестнадцать часов в день. И Альфа — с нами. Каждый день с ним отрабатывали то жидкостное дыхание, то влияние процита, то выводили законы ретрансляции… Ну и короче напоролись мы на проблему, когда проводили тесты на пиковые нагрузки. Ну, Альфа начинал ретранслировать, на полную, а мы пытались установить потолок, максимум, на что он был способен.