И всё бы хорошо, но на участке, переданном университету, церкви уже не было. Фотография огороженного пустыря, приложенная к большой статье о семье благотворителей, полностью избавляла от сомнений. Церковь исчезла в 1898–1899 годах. Только информацией о пожаре или сносе газеты не располагали. Газетчики как будто забыли о построенном Храме Последнего Пристанища.

Зато церковь промелькнула на фотографии (я совершенно случайно наткнулась на нее) с велосипедных гонок, устроенных университетом в 1910 году. После чего снова исчезла из сводок аж до 1923 года. Тогда на территории университета расчленили пару негров, и репортеры облазили всё, что можно и нельзя. Так вот, на некоторых фотографиях церковь была, а на некоторых — нет. И никто не придал этому значения, словно так и должно быть.

Я гоняла Кларка за новыми и новыми вырезками. Нашла план университета, на котором церковь была, но на планах за последующие годы ее снова не было. Во Время Великой Депрессии Храм Последнего Пристанища появлялся несколько раз. И на фотографии даже мелькал настоятель храма. Отец Эдуардо. Не узнать его узкого остроносого лица я просто не могла. Он даже давал интервью! На целый разворот! Отец Эдуардо всячески распинался о помощи обездоленным и пострадавшим от Депрессии. Церковь, мол, всячески способствует, заботится о прихожанах и готова помогать дальше. И что? Через полгода о церкви и ее настоятеле ни одна газета не вспоминала.

Мне это очень сильно напомнило проявление способностей Марго Мейз Миднайт, которое позволяло казаться невидимой в толпе. Только здесь проявление оказалось гораздо мощнее, чем у Марго. Оно отключило мозги всему городу, и ни один человек не попытался сравнить одну газетную вырезку с другой.

В следующий раз церковь попала в газеты во время Второй Мировой Войны. Статья сообщала об открытии в университете курсов по подготовке радистов. Уж не знаю, зачем газетчикам понадобилась церковь на фотографии, но фотографию они каким-то чудом получили.

Ни в одной газетной вырезке за следующие сорок лет ни пустырь, ни Храм Последнего Пристанища ни разу не упоминались. Зато в восьмидесятые годы в местных газетах чередой пошли материалы о необходимости застроить пустующий участок. А если не застроить, так продать. Причем покупателями выступали очень солидные, очень серьезные и очень мрачные люди, основой состояний которых являлись бутлегерские конторы двадцатых годов. В общем, участком и некоторыми прилегающими территориями, включающими половину университетского кампуса, с какой-то стати заинтересовалась мафия.

Под колесами неизвестного автомобиля погиб ректор. Полицейских, особо рьяно защищавших закон и порядок, расстреливали жены, любовницы, мужья любовниц, любовники жен, случайные прохожие. Два прокурора написали записки о безответной любви друг к другу и повесились, а третий во время бритья перерезал себе горло, переломал всю мебель в квартире, забрызгал всё кровью и непринужденно умер. Судья, выписавший пару ордеров, полез ночью чинить крышу в загородном доме, сломал ногу, нанес себе побои средней тяжести и ордера почему-то отозвал. А сколько свидетелей погибло от неосторожного обращения с огнестрельным оружием!..

Город потонул в крови и насилии. Стреляли днем, стреляли утром, стреляли вечером, а ночью не только стреляли, но и резали. Всё напоминало о возвращении в благословленные тридцатые. Правительство штата подумывало о введении военного положения и привлечении национальной гвардии, но так и не решилось на этот крайне отчаянный шаг. По мнению некоторых газет, в деле участвовал некий сенатор, небольшая группа девушек легкого поведения и баржа с кокаином. Но мнения оставались мнениями, а прямых обвинений ни сенатору, ни девушкам, ни барже так никто и не предъявил.

А потом в город вместе со своей красивой сестрой приехал молодой мистер Коффин и открыл первый крематорий. И вроде будущий богатей и филантроп работал себе в убыток: мало кто из жителей оценил столь новаторский способ по обращению с трупами родных и близких — но бандитов, стрельбы и найденных мертвецов стало гораздо меньше. А как открылся второй крематорий, мафиози в городе перевелись полностью.

Газетчики конечно списывали исчезновение мафии на усиленную работу полиции и пропаганду добропорядочного образа жизни. И я вполне допускала, что часть мертвых преступников оказывалась в печах Коффина усилиями полицейских. Но забывать о его мнимой сестре, со временем, ставшей его же дочерью, я бы не стала. Как не стала бы забывать про отца Эдуардо. Вряд ли вампир-священник отсиживался в церкви, когда вокруг творилось такое веселье.

Церковь, кстати, два раза фигурировала на снимках конца восьмидесятых. Как раз строилась объездная дорога, и на заднем плане мелькали боковые фасады Храма Последнего Пристанища, облицованные красным кирпичом.

О пустыре снова вспомнили под конец девяностых. Ректор захотел построить там новый лабораторный корпус. Правительство отказало. Но ректор не сдавался, не сдавались и его сменщики: в Министерство Образования летели просьбы и предложения. И в какой-то момент чудо случилось. Из федерального бюджета выделили деньги, и на пустыре началось строительство! Тут-то и стала происходить всякая чертовщина: то несчастные случаи, то необъяснимые пожары, то кровавые убийства, то таинственное исчезновение ректора вместе с деньгами на строительство. И если несчастные случаи еще можно было списать на нарушение техники безопасности, то во всём остальном чувствовалось что-то сверхъестественное.