Воздух, храм, трибуны, великолепное облачение — казалось, все вокруг сотрясал неистовый рев собравшихся.

Метрах в ста пятидесяти напротив ложа Гурковскогоправителя располагался храм чуть поменьше, с трибуной-близнецом и такими же рьяными болельщиками.

Сергея поразил масштаб этого монументального сооружения. Высота трибун достигала пяти-шести метров.

Эти высокие, сложенные из каменных блоков стены защищали зрителей от увесистого мяча, за который внизу на прямоугольной площадке сражались две команды.

Легионеры пытались ударами бедер, локтей, коленок или деревянных бит отправить мяч в каменное вертикальное кольцо на стене высоко над их головами. Каучуковый мяч был величиной с голову. Игроки двух команд различались цветом защитных пластин, набедренных повязок, налокотников и кожаных полосок, перехватывающих волосы. Игра велась жестко, а соперники стоили друг друга, поэтому Гурковский-болельщик не на шутку увлекся. «Синие» игроки, выступавшие как раз с его, южной, стороны, напомнили ему родной «Зенит».

Игра была в самом разгаре, и «красные» все чаще брали верх, перехватывая инициативу у «синих», но мяч так и не попадал в узкое кольцо, огорчая одних болельщиков и вселяя надежду в других. «Эх, головой надо было», — успел подумать Сергей после очередной неудачной атаки «синих», но неожиданно вспомнил, что правила игры запрещали такой удар. А тут еще один из замешкавшихся «красных» был убит наповал каучуковым «снарядом», попавшим ему в голову. Мертвого легионера незамедлительно убрали с поля. Смерть игрока на Гурковского-правителя почему-то не произвела никакого впечатления, впрочем, как и на остальных болельщиков. Правда, собравшиеся немного разочаровались и даже высказали недовольство тем, что матч приостановился…

Потом Гурковский-правитель стоял перед какой-то хижиной, с ужасом наблюдая, как на него надвигается чернильное пятно, из которого доносилось зловеще-безысходное: «Акбаль!». И от этого возгласа тело несчастного Гурковского наливалось чугунной тяжестью…

«Пронесло, — подумал Сергей, вынырнув из кошмара.

— Но чем же окончилась игра?»

Он снова на стадионе. Следующий эпизод был не менее суровым. Игроков «синей» команды стало на одного больше, и инициатива перешла на их сторону, они стали чаще обстреливать кольцо соперника. Все реже «красным» удавалось атаковать. Они отчаянно пытались удержать мяч на своей стороне, чтобы затем нанести удар. Двум игрокам из команды соперника разрешалось пребывать под кольцом, чтобы передать мяч своей команде в случае неудачной атаки. Под кольцом «синих» теперь находился только один «красный» игрок. Словно затравленный зверь, он бросался на легионеров из чужой команды, но те каждый раз сбивали его с ног, легко овладевая желанным спортивным снарядом. И вот когда трое «синих», не стесняясь в приемах, лупцевали «красного» ногами, атлет потерял биту, и, отчаявшись вновь лишиться мяча, перекинул его рукой на «красную» сторону поля. Правилами это категорически возбранялось.

Игру вновь приостановили. Провинившегося игрока доставили на трибуну, где жрец, вымазанный синей краской, тут же отсек ему голову. «Хороший «горчичник»!»

— одобрил Гурковский…

И снова он вне стен стадиона. Недолго же продолжалось незыблемое его счастье. Вот во главе своего воинства он выступает против врага, напавшего на его страну, но мужество его воинов — ничто против чар коварного колдуна… Теперь он в джунглях с остатками войска.

Предательство друзей, голод, лишения и смерть близких не сломили его дух. Везде, куда бы ни забросил его злой рок судьбы, он встречал этого мерзкого карлика-колдуна. Казалось, сам воздух пропитался враждебными чарами. Наконец, потеряв все и оставшись в полном одиночестве, обессилев от скитаний и оказавшись на краю гибели, Гурковский с помощью магии обрел «союзника» по ту сторону Вселенной, на другом конце Мирового Древа, пронизавшего собой все слои небес. Обретя «союзника», он спасся…

Нет, опять эта рожа! Гурковский перевернулся на другой бок с твердым намерением досмотреть сон…

Он снова в крепких объятиях своего «союзника», который уносит его прочь от злых чар карлика. Только почему он опять у себя дома? Действительно, это их спальня. Вот и сам Сергей, свернувшись калачиком, беспокойно мотает головой. Неожиданно сердце его защемило, и он, судорожно глотая воздух, зашелся сухим кашлем. Лена приоткрывает веки. Сперва, еще пребывая в тугодумной дремоте, она не осознает происходящего, но, окончательно проснувшись, сильно пугается. Лена пытается помочь Сергею, она в панике, движения ее неуверенны и неточны, она кричит, зовет на помощь, бьется в истерике, — все понапрасну. Сердце внутри Гурковского звенит, набирая высокую ноту, и, наконец, словно натянутая струна, — рвется.

«Плохой сон. Надо бы проснуться», — подумал Сергей, видя, как убивается его жена над бездыханным телом.

Но вместо желанного пробуждения он, влекомый своим «союзником», покинул спальню. Оказавшись на улице, они полетели прочь, оставляя внизу под собой темный двор, растревоженный синими сполохами маячка скорой помощи. Они поднимались все выше над разноцветной паутиной городских улиц, откуда были видны Васильевский остров и черная лента Невы с разбросанными по ней жемчужинами больших и малых судов. «Это уже никуда не годится, — подумал Гурковский. Ему было так жаль тронутую горем молодую супругу, что даже продолжение матча больше не интересовало его. — Сейчас я проснусь, обниму любимую…»

— Это не сон, Тутуль-Шив! — прогремел над ним чейто голос.

— Кто ты? — попытался высвободиться из крепких объятий Гурковский.

— Я Вок, сокол, посланник Сердца небес — Хуракана [2] .

Я твой союзник.

«Ничего, в шесть прозвонит будильник, и я избавлюсь от этого сна вместе с «союзником», — подумал Гурковский, однако это вполне логичное умозаключение его не успокоило. Происходящее казалось вполне реальным.

Любой, даже самый реалистичный сон всегда покрыт флером приглушенных ощущений и нечетких линий.