— Да.

Древний лес значит?

Древний лес качал ветвями на заднем моем дворе. Я дважды моргнула, надеясь, что мне привиделось, и если постараться, то все развидится. Но нет. Лес не исчез, в отличие от соседского забора, на месте которого вольготно расположился кустарник с мелкими серебристыми листочками.

Это ж тьмогонник!

Да за него в любой лавке три шкуры сдерут, потому что лучшего средства против нечисти нет. А уж если с кое-какими травками смешать…

— Погоди, — Эль схватил меня за руку. — Не сейчас. Здесь легко заблудиться.

Охотно верю.

Серебряные столпы поднимались в небо, вернее они это небо держали на растопыренных ветвях. И солнце, проникая сквозь кружево это, ложилось на траву удивительными узорами.

— Вот ты какой… сиротка, — я коснулась ближайшего дерева, прислушиваясь к тому, как медленно и сильно пульсирует в нем жизнь.

Во всех них.

Они, связанные друг с другом на заре времен, переплетшиеся корнями и сроднившиеся ветвями, были чем-то единым, неделимым и всеобъемлющим. Удивительным.

Пугающим.

Я шла по травяному ковру, который мягко прогибался под моими ногами, понимая, что, пожелай они, и этот ковер треснет, а я упаду в мягкую землю, частью которой и стану.

Лес не был добр.

И не был зол.

Он стоял над этими понятиями. И над нами с Элем. Правда, нас он разглядывал и с немалым любопытством, которое я ощущала всей кожей.

Я слушала звон листьев.

Нежную колыбельную ветра. Я ощутила вдруг покой.

Город?

Демон?

Ему не добраться до сердца Предвечного леса. Никому не добраться. И если мы решим остаться, лес о нас позаботится. Он — убежище.

И исток.

Он возможность замедлить время. И здесь, в этом месте, я буду жить вечно, как и Эль. Я научусь пить силу из земли и делиться ею с другими. Я увижу, как осень сменяется зимой, а та отступает под напором весеннего солнца. Я смогу очнуться вместе с деревьями и потяну из земли тонкую молодую поросль.

Я буду слышать все, каждый звук, каждый вдох и выдох.

— Нет, — я покачала головой и, оглянувшись, увидела мужа, который стоял, прислонившись к белоснежному стволу. Он тоже слышал?

И ему нравилось.

Проклятье!

— Нет, — повторила я жестче. — Неужели ты не понимаешь? Мы другие. И то, что хорошо для тебя…

У Эля руки стали ледяными.

Он ведь слышит этот голос, которого нет. Он перекатывается волнами света, он обещает, что мы не пожалеем, мы тоже изменимся, станем именно такими, как нужно этому месту. И будем счастливы.

Иначе нельзя.

— Нет, — я тряхнула Эля. — Очнись.

А ведь следовало бы подумать. Не бывает простых ритуалов, даже то, что кажется таковым, скрывает под собой бездну. И вот она здесь, вокруг, шелестит, напевает колыбельную. Мягкая трава подбирается к моим ногам.

Приляг.

Закрой глаза. Позволь ветру коснуться волос. Мы укроем тебя.

Спрячем.

Ото всех. И от людей с их суетой и страстями, и от демонов, от самой себя. Нельзя же быть настолько беспокойной.

Можно.

Идите в… куда подальше.

— Эль, — я отвесила мужу пощечину, а потом встала на цыпочки — и вырос же он таким долговязым — и поцеловала. Ветер засмеялся.

Неужели я полагаю, что этого достаточно?

Не полагаю, но попробую. Должна же я что-то сделать. И делаю вот. Как умею, так и делаю. И получается, потому что ледяные руки сомкнулись за моей спиной, а листья там, в вышине, зазвенели.

— Получилось, — сказал этот поганец ушастый, не оставляя сомнений, что он, если не знал доподлинно, то всяко догадывался, насколько не прост этот древний ритуал. — Удивительно.

Еще как удивительно.

Я вот настолько удивлена, что прямо разрывает от удивления.

А лес смеется, теперь иначе. Он звенит серебряными голосами птиц, он играет струнами весенних ручьев, он мешает свет с тьмой, и ветер восторженно кружит над нашими голосами. Этот ветер сыплет белоснежные лепестки, которые тают, стоит им коснуться кожи и меня переполняет чуждая, но добрая сила. Я чувствую себя всемогущей.

И кажется, улыбаюсь.

Точно улыбаюсь. И Эль тоже. Он берет меня за руку, и мы идем. Куда? Понятия не имею. По высокой, высокой траве, которая едва не стала могилой, меж белесых живых колонн, туда, где света становится больше, и я закрываю глаза.

Я знаю, что не споткнусь, а если и вдруг, то упасть мне не позволят. Но свет пробивается сквозь веки, он опаляет кожу, он пробирается в кровь. И я вот-вот вспыхну.

Дура.

Что некроманту делать в эльфийском лесу? Могла бы сообразить… и Эль хорош… сейчас мой дар сгорит. И с чем останусь?