Шрифт:
Ни к чему привлекать лишнее внимание.
Нужное место он почуял шкурой, которая давно принадлежала не только ему. И остановился. Шерсть поднялась дыбом, а из горла донесся протяжный скрежещущий звук, заставивший несчастную собачонку забиться поглубже в кресло.
Крыс не хотел идти дальше.
Остатки инстинкта самосохранения подсказывали ему, что стоит бы убраться, пусть в тот же подвал или хотя бы в нору, укрытую за старым шкафом. Но чужая воля подстегнула.
Вперед.
И еще.
Он медленно затрусил вдоль стены, стараясь сродниться с нею. И чем ближе подходил, тем тяжелее получалось двигаться. Но вот он остановился перед дверью. Ощерился, уперся лапами в пол, пытаясь противостоять тому, что заставляло его идти вперед.
И шагнул.
Застыл.
Почти распластался… дверь кабинета открылась, едва не ударив по крысе, но он успел отскочить, а заодно с самоубийственной смелостью нырнуть под ноги человеку, благо, был тот слишком возбужден, чтобы обращать внимание на что-либо, кроме полупрозрачной колбы, в которой переливалось нечто темное.
— Марисса! Марисса… у нас получилось…
В лаборатории остро пахло смертью. И запах этот почти парализовал крысюка, заставил упасть на брюхо и заползти куда-то под шкаф. Он, прижавшись к стене, замер.
— Ты уверен? — этот голос был мягок, а ступала женщина столь легко, что крысюк заворчал.
Люди не должны ходить тихо.
И пахнуть вот так, что… то, что управляло крысюком, отправила волну тепла, успокаивая.
— Почти, — крысюк видел ноги мужчины.
Лакированные ботинки, в которых отражался он сам. Видел и синие туфельки женщины. И саму женщину, чей запах неуловимо изменился.
Если бы крыс был человеком, он бы поддался.
Запаху.
Голосу.
Нежному этому прикосновению.
— Мы проверим, — сказал мужчина, отставив колбу на край стола. Он, может, и не различал запахи, но чувствовал желание, исходившее от Мариссы.
И поддался ему.
Пускай. Хотя… не мешает же им запах смерти? Впрочем, да, люди и запахи…
Крысюк свернулся калачиком и прикрыл глаза. Позже, потом, он выберется из-под шкафа, чтобы пересечь мягкий ковер того темного цвета, что так удачно скрывает пятна. Он вскарабкается на другой шкаф, состоящий из множества ячеек, чтобы, оказавшись на самом верху, добраться до коробки…
…я открыла глаза.
Было… нет, не больно. Мерзковато слегка. Все же Марисса и… образы крыс передавал иные, но демон их вполне неплохо адаптировал.
Марисса, стало быть, и… хотя… чему я удивляюсь? После демона-то и того, что лежала в коробке.
Я зажала рот обеими руками.
А Эль обнял.
Он держал меня крепко, и его тепло успокаивало. Боги… хоть где-то мне повезло. А ему вот, напротив.
— Что там? — он все же спросил. А я ответила:
— Череп. Детский. Возможно, младенческий… так не поймешь. И… и если все вместе, то… получается, — я сглотнула вязкую слюну, окончательно приходя в себя. — Рука и череп… и он тоже принадлежит демону. Он обещал ему воплощение.
Мысли, как ни странно, оставались на удивление ясными.
— И получил… младенца своей крови… существо, принадлежащее обеим мирам… только… тот мой предок… он помешал воплощению. И перерождению.
И наверное, многое ему за то простилось, хотя… не то, как он с Юсей поступил. Или это был уже другой предок? Мать его… одни проблемы от этого родового древа.
— Сейчас демон привязан к нашему миру.
Он не цельный. И ощущение этой нецельности мучительно. Я не способна найти слов, чтобы описать, что он испытывает.
И не хочу.
А хочу я, чтобы все это закончилось.
— Что ж, — Эль понял и так. — Значит, подумаем, как достать череп. Крыс…
— Не унесет, а нескольких заметят. И что покрупнее… и думаю, нам просто повезло, вряд ли он оставляет лабораторию без защиты. Нет, надо обращаться к специалистам…
И проклятье, я даже знала, к кому.
Часть 7. Когда некроманты любят
— Я всегда знал, что дурь человеческая непостижима, — задумчиво произнес человек, ковыряясь пальцем в ухе.
Сегодня он выглядел… почтенно, пожалуй что да. Седые волосы, аккуратная стрижка, бородка, заплетенная в три традиционные гномьи косицы, этаким намеком на дальнее и весьма дальнее родство. Костм из хорошей ткани и даже витая цепочка, исчезавшая в нагрудном кармане.
Часы у сего благообразного господина тоже имелись.
И ботинки с непомерно длинными по последней столичной моде носами. На носах, правда, поблескивали полосы металла, и подумалось, что, если таким в колено пнуть, то колено и хрустнет. Белые пальцы человека возлежали на горбатой рукояти трости.