Я открыла рот.

И закрыла.

И… открыла, желая высказать все, что думаю, по поводу внезапнообретенных папаш сомнительного виду, но наткнулась на умоляющий взгляд сестрицы и вздохнула.

Папа, стало быть…

Нет, ее папеньку я помнила распрекрасно. В детской памяти моей почему-то отложилась не внешность, но весьма характерный запах каленого железа, а еще колючесть бороды и громкий голос, от которого хотелось спрятаться под кровать.

— Юсенька! — воскликнул гном преувеличенно бодро. — Выросла-то как, выросла…

— Ага, — я огляделась.

А день-то хороший.

Солнышко вот выглянуло, даром, что осень на дворе, а оно припекает по-летнему, и малина наша, словно чуя, что деньков этаких осталось немного, поспешила раскинуть колючие плети, растопырилась, подставляя солнцу глянцевую темную листву.

Поблескивала черепица на обновленной крыше.

Из трубы сочился дымок.

Пахло мясною похлебкой и самую малость — тем вот каленым железом, которым гном пропитался от макушки до пяток. Что сказать… гном как гном.

Обыкновенный.

Широкоплеч, коренаст и бородат. Борода рыжая, с нитями седины. Глаза серые. Кожа темная, это только считается, что они на поверхность выглядывают редко, да и под землею уровень излучения высок, вот и загорают… ага, почти дочерна.

Морщины опять же.

Одет неплохо. Скромно, но практично. И кожаные штаны я оценила, и жилетку со многими карманами…

— А я тебе вот принес, — он вытащил из кармана пару мятных карамелек, и я сглотнула. Точно. Он приносил их и клал возле кровати, а после отступал.

…и еще он мне кроватку сделал, для куклы.

И саму куклу купил, красивую, с белым фарфоровым личиком и платьем бархатным. Я ее несколько дней из рук не выпускала… куда она подевалась потом?

— Спасибо, — карамельки я взяла. — Гм… а… вы к нам надолго?

Нет, воспоминания — дело хорошее, но дом наш не то, чтобы велик, да и в принципе не готовая к полному воссоединению семьи.

— Так это… — гном поскреб бороду и, оглянувшись на сестрицу, промолвил: — До свадьбы только…

И вот тут я окончательно потеряла дар речи.

Свадьба.

Свадьба — это, конечно, хорошо и даже замечательно, но где-нибудь в отдаленной перспективе, а не чтобы вот так и сразу. Когда вот так и сразу, то это уже не свадьба, но полнейшее безобразие.

Сестрица же, испустив тяжкий вздох, сказала:

— Ты только не ругайся. Я все объясню.

А я засунула карамельку за щеку. С карамелькой за щекою ругаться как-то не получалось.

…дело было в любви.

И еще в Гретином волшебном эликсире, который местные оценили сполна, да и не только местные. Небольшая реклама, и вот уже желающих приобрести чудо-зелье столько, что очередь приходится расписывать на месяцы вперед.

Нет, это хорошо…

…удачно.

И можно, конечно, нанять кого-нибудь, тем паче Грете намекали, но в кои-то веки она намеки предпочла не услышать, здраво рассудив, что открыть рецепт проще, чем закрыть его. Какое отношение это имеет к любви? Самое что ни на есть прямое. Эликсир Грета продавала через лавку многоуважаемого Торвуса, гнома в городе известного.

Сам-то он в силу возраста от дел почти отошел, передав оные с лавкой вместе сыну.

А уже сын…

…сын был хорош.

Деловит.

Практичен.

И доход от лавки сумел повысить едва ли не вдвое. Это до эликсира… а уж с ним…

— Понимаешь, мы патент оформим… я документы уже подала, — Грета нервно теребила розовые бусики, обмотанные вокруг запястья. — Передам права на пользование Эрику, а у него троюродный брат в столице… представляешь, какие перспективы открываются?

— Ага, — мятные карамельки были хороши.

Сладенькие.

Нервоуспокаивающие.

— И я подумала, что лучше жениха не найти. Только… он единственный сын, наследник… а я кто?

— Кто? — я была в том благостном состоянии, когда могла лишь слушать и задавать вопросы.

— Никто… сиротинушка… — Грета всхлипнула.

— Горькая, — подсказала я.

— Почему?

— Так жалостливей…

Она вздохнула.

Нет, любовь была взаимной, а подкрепленная радужными перспективами обоюдной выгоды — все-таки проснулась в сестрице гномья кровь — и вовсе, можно сказать, неземной. Эрик дарил браслеты… и этот, с бусинками, тоже. В трактир водил. И матушке представил.