– Сплю… – ответила я уже заплетающимся языком.

Веки потяжелели, и приятная тяжесть придавила тело. За последний месяц я полюбила действие любых транквилизаторов со снотворным эффектом – очень нравится этот эффект «глубокой усталости», забываешь обо всем на свете.

Последнее, что я увидела, перед тем как уйти в царство Морфея, – янтарные глаза моего деверя, в них плескалась нефть.

Климентий крепко обнял меня сзади. Я почувствовала его запах и тяжесть рук на своей груди. Родной, это ты… Я так соскучилась… Он прижал меня к себе еще сильнее, я не могла сопротивляться – тело отвечало на ласки инстинктивными движениями таза. Его пальцы настойчиво теребили набухшие соски, я чувствовала нарастающее желание моего жениха. Я чувствовала его присутствие! Он целовал меня в шею, затылок, плечи…

Я упала куда-то на глубину Мариинской впадины, открыть веки казалось невозможным. И тогда я поняла, что это сон. И снова закричала.

Только когда кричишь во сне, то, оказывается, шепчешь и никто тебя не слышит. Проснулась я, когда солнце было уже высоко над горизонтом.

Ну, если пересохшее горло, раскалывающаяся голова и красные от слез глаза можно считать пробуждением, а не восстанием. Точно, я не проснулась, я восстала!

Ощущение того, что все это был просто сон, снова ударило по моей психике, заныло где-то в районе души. Теперь я точно знаю, что душа у человека наверняка есть. Иначе что может так болеть в груди? Там он живет, точно.

– Богдан! – крикнула я из кровати.

Ответа, естественно, не последовало. На часах – половина двенадцатого, у оперирующих хирургов уже идет вторая по счету операция или третья.

Но как же реалистично все было! Психиатр предупреждал меня о фантомных снах. Такое бывает в первые месяцы потери, разум еще не освободился от привычки засыпать в руках любимого человека. Фантомные боли бывают даже у тех, кто руку или ногу потерял, что уж там говорить о потери смысла жизни. Но пробуждение тяжелое, конечно. Это новое успокоительное не из «слабеньких» скорей всего, я даже на ноги встать не могла! Коленки дрожали и немного подташнивало.

Собравшись с силами, я встала с кровати и отправилась за водой на кухню. На столе – букет тюльпанов и клубника: как для столичного марта рановато, но красиво. Записка: «Будь как дома».

Всегда думала, что дом – там, где любовь. Или клубника, что в принципе одно и то же.

Вечером с работы вернулся Богдан, я успела приготовить ужин – запекла картошку в микроволновке и сварила сосиски. Готовлю я офигенно, но не вкусно. Так что картоха с сосисами – лучший вариант.

– Как на работе? – спросила я, расставляя тарелки.

– Три плановых операций, все живы. Это не самый плохой результат в моей работе, – ответил доктор, на ходу отворачивая рукава рубашки, чтобы помыть руки – Как тебе цветы?

– Спасибо, неожиданно, но спасибо.

– Я подумал, что тебе надо поднять настроение.

– Бодя, а как ты думаешь, как ему там? – спросила я ни с того ни с сего.

Просто спросила, потому что захотела. Богдан поморщился – то ли от холодной воды в кране, то ли я царапнула наждачкой его душу. Черт, совсем забыла, что он тоже страдает – он брата потерял! Мужчина выключил воду и сел за стол напротив меня.

– Я понятия не имею, существует ли это «там». Знаешь, я оперирую людей, и, как у каждого врача, у меня есть свое «кладбище». Мне бы хотелось думать, что это просто переход в другой мир, а не печальный конец всему.

– А я думаю, что мы перерождаемся внутри рода. Значит, чисто теоретически Климентий может у тебя и твоей жены родиться…

– Интересная теория, в любом случае – мы с тобой оба отрицаем возможность продолжить свое существование в качестве перегноя.

– Приятного аппетита, Бодя.

Мы продолжили трапезу милой беседой о погоде – март никак не хотел признавать того, что он уже весна. «Будете продлевать?» – спросила Небесная канцелярия и запустила четвертый месяц зимы.

– Как ты себя чувствуешь, кстати? – спросил деверь, пока я ставила чайник.

– Нормально, только сон был какой-то тяжелый.

– Медикаментозный.

– Мне Климентий снился, – о подробностях сновидения я умышленно решила умолчать. – А тебе он снится?

– Нет, – резко ответил Богдан. – Мне покойники вообще не снятся никогда.

– Климентий – не покойник, он всегда живет в наших сердцах, – ответила я и разлила чай по чашкам из черного стекла.

Что за пристрастие к черному цвету у этого врача? Может, и вправду грязи не видно?

Бодя сделал глоток обжигающей воды с запахом бергамота и кивнул, подтвердив свое согласие с моей мыслью: необязательно находиться рядом с человеком, чтобы любить его. Необязательно даже, чтобы он был жив.

– А вы дружили сильно? В детстве дрались? – я засыпала друга вопросами, теперь имея доступ к тому, кто знал мою любовь с самого первого его вдоха и шага, – я хотела знать все! Я хотела по крупицам восстановить его жизнь.