Детей своих, которые по всей округе бегают, Дик признает, но святость своего крова блюдет — никогда в свой двор, а тем более в конуру не допускает. Впрочем, «конурой» его дом не назовешь. У Дика дом — почти замок. В великолепной деревянной будке можно стоять во весь рост, сидеть и даже принимать гостей. Но Дик предпочитает лежать. Внутри дом обит толстым картоном, нигде ни щелочки, никаких тебе сквозняков, на полу вязаный коврик, а на коврике обрезки меха — целый мешок отходов из мехового ателье. Когда Дик лежит в своем доме, он не любит, чтобы его беспокоили.

Вытащить его оттуда силой невозможно: свернется клубочком в углу — рукой не достанешь, а то и на хозяина зарычать может. Он у себя дома, а «мой дом — моя крепость».

Можете себе представить наше удивление, когда однажды зимой из его мехового «спального мешка» вслед за Диком вылезла Плюшка! Мы отказывались верить своим глазам. Но через пару дней история повторилась. Куда было деваться! Вмешиваться в личную жизнь нашего друга мы не решались.

Но впереди нас ждал очередной сюрприз: в одно прекрасное утро из будки вылезли Дик, Плюшка и Кузьмич!

После этого мы окончательно поверили, что Кузьмич — сын Дика. Похоже, что наш кобель решил остепениться и воссоединиться с былой семьей.

Из письма Школъниковой Л. С., г. Ессентуки Ставропольского края

Дом наш находится рядом с лесом, и в ограде кроме садовых деревьев растут сосны, березы, акация, сирень…

Мы бережем их. Зимой прилетают птицы — воробьи, дятлы, снегири, синички — клевать рябину. Только солнышко выглянет, как стайка синичек тут как тут, усядутся на вишню под окно и щебечут — беседуют между собой. Я специально соорудила для них «птичий стол». За день ни одной крошки не выбрасываю — для птиц берегу. Высыплю им и жду. И тут же синички появляются, как будто ждут. А рядом в очереди уже сидят воробьи. Никакой драки, никакого непорядка.

Но однажды слышу крик. Выглядываю и вижу, что синичка кричит, на помощь зовет, а сорока треплет ее друга. Открыла я окно, замахала полотенцем, да уже поздно было: маленькая птичка на земле неподвижно лежит, а вторая над ней жалобно плачет-убивается: Не выдержала я, пошла, собрала перышки и все, что осталось. Думаю, не будет видеть — забудет.

Но все оказалось гораздо сложнее: каждый день прилетает с утра и целый день плачет синичка. День, другой, неделя проходит, не утихает вдова — прилетит и плачет. Стайка поест и улетает, а она остается и сидит на ветке печальная — ждет, горюет. Было это в декабре в сильные морозы, сейчас на дворе уже март, а она все еще одна.

Вспоминаю войну, сколько женщин вот так же горевали, ждали. Оказывается, у птиц, как и у людей, и любовь, и верность, и горе, и печаль есть. И добрые соседи, и подлые разбойники тоже…

Из письма Быковой Н. Я., пос. Богандинский Тюменской области

Чувство собственного достоинства не изменяло Афоне никогда. Он был красив, силен и пользовался успехом у дам. Но не разменивался на случайные связи и дешевые романчики. У него была постоянная «дама сердца». Жила она на четвертом этаже, по улицам не шаталась, была скромна и благовоспитанна. Бедному Афоне приходилось рисковать жизнью, взбираясь по веткам деревьев и лозе дикого винограда к ней на лоджию. Однажды он даже сорвался и повис, зацепившись одним когтем, на бельевой веревке за окном. Моему мужу пришлось изрядно потрудиться, чтобы спасти его. Но и это не остановило верного Афоню. Он продолжал рисковать жизнью ради встречи с любимой, отвергая притязания соседских кошек.

У Афони и Кетки появились дети. Они подросли, и хозяева решили оставить себе котенка — их сыночка, а маму отдали в другие руки. Афоня долго тосковал. А тем временем подрастал сынок. Время шло, и Афоня «женился» во второй раз.

Вторая жена оказалась более вольного, чем Кетка, поведения и не сумела оценить по достоинству Афонину верность. А тут еще и его подросший сыночек стал за ней ухаживать. С прочими ухажерами Афоня расправлялся быстро, соперники бежали от него, только успевали хвосты уносить — боец он был знатный. А с сыночком он поначалу миндальничал — жалел мальца. Но тот его все же боялся, без хозяев в подъезд не входил. Знал, как говорится, «чье сало съел», но ухаживать за мачехой продолжал.

Афониному терпению пришел конец. И час расплаты наступил. В тот день сынок смело поднимался по лестнице рядом с хозяевами, когда рядом с ним оказался спрыгнувший с окна подъезда Афоня…

Дальнейшую сцену хозяева Афониного сыночка описывали так: «Ваш спокойно подошел к нашему и давай его молча бить лапой по морде, прямо как человек. Все произошло так быстро, что мы так и остались с раскрытыми ртами, даже забыли своего защитить. Потом так же спокойно, с чувством исполненного долга ваш отвернулся и спустился вниз по лестнице…»

Больше Афоня сынка не трогал — игнорировал. А вторую жену прогнал и больше «дам сердца» не заводил. Разочаровался, наверное, в женском поле.

Из письма Винюковой Л. П., г. Ульяновск

Дочке было шесть лет, когда она принесла в дом маленькую кошечку. Назвали ее Акулиной. А через несколько дней вышла она погулять и пропала. Приползла через неделю вся в ожогах и с вытекшим глазом — повеселился кто-то, бросил в огонь.

Мы ее выходили, шерсть отросла, превратилась Акулина в красавицу, хоть и с одним глазом. Не только красавицей, но и умницей была наша Акулина. С младенческого возраста на унитаз ходила. Сама дверь в туалет открывала, сама воду из бачка сливала.