– Привет, Ань, - Марина сама удивилась тому, как тихо звучит ее голос.
– Что ты хотела?

Анька, явно замерзшая, шмыгала носом, но даже по телефону, казалось, ее неуемная энергия бьет ключом.

– Маринка, - командирским тоном выкрикнула она, пыхтя так, словно бежала по улице со всех ног.
– В окно выгляни!

– Я смотрю, - меланхолично ответила Марина.

– Да в другое, черт! На кухню иди и посмотри в окно!
– казалось, Аньку распирает от восторга. Она замолкла на секунду, и Марина услышала резкие звуки горна, словно Анька неумело пыталась изобразить какую-то мелодию, надувая щеки и дудя в трубу.

– Что ты придумала?
– спросила Марина. Губы ее против ее воли расползлись в улыбке, когда она услышала эту импровизированную музыку.
– Где ты взяла эту дудку?

– Это горн!
– гордо ответила Анька.
– Ну, смотришь?

Марина подошла к окну и отдернула занавеску.

Внизу, ежась в слишком тонком кашемировом пальто от непривычного холода, на белесом от колкой снежной крупы асфальте, стоял Эду - и неугомонная Анька рядом с ним, дудя в свой блестящий горн.

Марина вскрикнула и заплакала, зажимая рукой рот, чтобы там, на другом конце, ее слез не услышали, но Анька была неумолима.

– Не реви, - весело скомандовала она.
– Мы сейчас тебе серенаду петь будем!

И она снова призывно продудела, надувая щеки.

Эду молча смотрел наверх, в окно, за тонкую занавесь, за которой пряталась Марина. Анька толкала его в бок и кривлялась, принуждая петь, а он просто смотрел и молчал, не в силах вымолвить ни слова, или просто не находя нужных и подходящих, чтобы высказать свои чувства, переполняющие его сейчас. И Марина, давясь слезами, тоже молчала, слушая вопли Анькиной трубы в трубке и глядя на Эду, осунувшегося, побледневшего и непривычно тихого.

– Как он нашел?..
– только и смогла произнести Марина.

– Инстаграм на что?
– ответила грубая Анька.
– Я тебя сдала с потрохами. Ну, пустишь мужа домой? Смотри, он уже замерз как собака. Еще немного, и склеит ласты, или от холода, или очумев от нашей российской действительности. Впрочем, нет, не пускай. Я его себе заберу, раз тебе не нужен. Мне он подходит.

Эду все так же молча смотрел наверх. Ему было очень холодно, он заметно дрожал, сунув руки в карманы светлого пальто, но, казалось, он намерен стоять тут целый век - или до тех пор, пока не пустят.

– Пусть… пусть поднимется, - прошептала Марина, чувствуя, что снова ходит с ума от взгляда его темных глаз.
– Да, ты права. Нам нужно поговорить.

– Да ладна?!
– притворно удивилась грубая Анька, но дернула Эду за рукав и указала ему на двери подъезда.

Не помня себя, Марина бросилась в коридор, к дверям, распахнула их и выскочила на лестничную площадку. Те несколько мгновений, пока Эду поднимался по лестнице, показались Марине целой вечностью, а когда он поднялся и нерешительно замер перед девушкой, дрожа от холода, Марина поняла, что пропала. Она смотрела на Эду и понимала, что сейчас простит ему все, что угодно, даже если он признается в измене и скажет сакраментальное «этого больше не повторится».

«Господи, отчего ж я дура такая!» - мысленно кляла себя Марина, плача и целуя его замерзшую ладонь, которой Эду гладил ее раскрасневшуюся щеку, растворяясь в этой немудреной ласке и понимая, что именно этот человек для нее самый родной, самый близкий и дорогой, и без него просто не жить.

– Какой чудовищный холод, - дрожащим голосом произнес он.
– Просто холодный ад. Не удивительно, что сердце у тебя ледяное, - в его голосе послышался упрек, и Марина, всхлипывая, стыдливо опустила глаза.
– Но что это? Неужто ты плачешь, жестокая Doncella de nieve, или это твое сердце тает?

Он ласково отер ее мокрую щеку, и Марина сама не заметила, как уже обнимала его за шею, прижавшись к его груди.

– Почему ты уехала?
– спросил Эду, поглаживая ее вздрагивающую спину, вслушиваясь в ее рыдания.
– Почему ты не поговорила со мной, почему не дала мне сказать ни слова в свое оправдание?

– Она… она там… - всхлипывала Марина. Ей никак не удавалось связать несколько испанских слов во внятное предложение, но Эду понял ее. Из кармана своего пальто он вынул ключи - те самые, - и, отстранив от себя плачущую девушку, многозначительно покачал ими у ее зареванного лица.

– Ты узнаешь эти ключи?
– спросил он.
– Ими она открыла дверь.

– Мои!
– удивленно всхлипнула Марина.

– Конечно, твои, - мягко ответил Эду, вкладывая ключи в ладонь Марины и сжимая ее пальцы на металле.
– Грасиела же была вместе с Вероникой… тогда. Она их взяла. Ну?

– Ой, Эду… Мне так стыдно…

– Doncella de nieve, почему ты не веришь мне?
– с горечью спросил Эду, поглаживая ее вздрагивающие плечи и заглядывая в ее глаза.
– Я ведь так люблю тебя. Я очень люблю тебя. И сюда я прилетел, чтобы вернуть тебя домой. В наш с тобой дом. В нашу жизнь. И тебе от меня не спрятаться, не убежать. Я полечу за тобой даже на Северный полюс. Скажи, если б у меня была другая, я бы стал тебя возвращать?