Здравомыслящий человек с точки зрения лирики, это – всегда сдержанный и благомыслящий человек, что оказывается совершенно лишним в любом хаосе. Трезвомыслящий индивидуум подобен бедствию, который своим приходом привносит множество разрушений, что, в нашем случае, означает сомнения в массах. И действительно, эти люди словно мухи в целебной мази, точно лиса в курятнике или же наглый слон в посудной лавке, тормозящий строй и систему ценностей. Для системы ценностей общества – политики государства и общепринятых шаблонов о том, какое поведение в обществе нормально, а какое аномально – будет порицаться индивидуумом, коим возобладает здравомыслие.

Индивидуально хочется отметить, что то же само не относится к правоборцам. Стоит помнить каким именно образом мы выделили связующее радикализма и здравомыслия, как целостное начало мышления. Потому важным представляется указать, что при всем «косвенном» сходстве, их направленность различна. В отличии от здравомыслия, радикализм проявляет свою форму в разных псевдосовременных направлений, в том числе – борцам за равенство. Но к сожалению, поддавшись нонконформизму, борцы за равенство борются только за определенное, понятное только им равенство. Экая же досада получается оттого, что люди превращают свои же слова в наркотик, подобно инфантильной императрице. Досадным остается также тот факт, что люди массово зависят от того, что понаслышке или звучит как дешевый слог с еще более дрянным подтекстом. Речь становится бесфабульной и получается так, что изобилие речи [бескультурной] подобно юмору переступает всевозможные чертоги и границы, то она становится натуральным блеянием вызывающем резь в ушах.

Что-то гложет нас внутри, постоянно отхаркивается: на себя, на прошлое, или нынешнее благосостояние. Потому здравомыслящие люди, право, кровью сердца завидуют простакам, для которых вся жизнь пролетает, как очередной эталон незамысловатости: пару пролетов, злосчастная травма и несколько личных качеств; у них отлично получается преуспевать и оттого, их жизнь наполнена больше развлечением и простотой – изо дня в день, хотя, припоминаю, что мы про это говорили. Но думать, что этим голодом к познанию страдают только те, кого наградила судьба – глупо.

Однажды, когда такой «простак» в один удручающий для него момент начинает замечать, что жизнь его становится рутиной, изо дня в день стекающего между растыканным графиком и болванистым пожиранием контента он поймет, что любое развлечение без дисциплины спустя время становится рутиной. Впрочем, это не отменяет того факта, что, это не фортуна и не рулетка; это постигнет каждого (см. эссе «внутри кошмара») и уже позавчерашнее развлечение что не любимо – быстро наскучит, обратившись в ту же рутину, как сизифов труд. Парадокс же заключен в том, что голод неутолим; да, его можно заглушить, но не избавиться, как и от мысли.

Солидарен, в таком случае обсуждение обрастает щетину, но нами уже было выявлено, что самый ментальный голод приходится прародителем всего гадкого, что может быть в человеке: алчность, неудовлетворенность, многозадачность и прочего, в том числе, ощущение рутины. Если бы мы могли контролировать голод то, возможно, мир был бы еще более взбешенным и невыносимым чем сегодня, а странности здравомыслящих людей не были бы лакомым загляденьем.

Самое знаменуемое отличие моего времени состоит в том, как люди гиперболизируют личную свободу, мощь слова и власть в негативное русло, которое впоследствии пускает корни и оседает в сознании. Нами уже многократно было акцентировано внимание на том, как неправильно «питается» культура, как вслед за последним она самоистощается, будто натощак. В самом деле, не является тайным, что распад культуры заключен в том, как доныне полученные знания проходят проверку на релевантность и усваиваются в умах современников. Проблематично же то, что в случае новоиспеченной моды на усвоение истины посредством систематизирования ее не только по форме представления, но и по форме общественной значимости [16] составляет суть противоречия между унаследованных культурных убеждений между новейшим восприятием информации через совсем другую систему категорий. Другими словами, поскольку сегодняшняя культура утверждает, что та живет в уже готовом, изобретенном мире обилия и полноты, то она не беспокоится насчет уровня собственного саморазвития, и, поэтому классифицирует истину [в целом] как окончательную константу; как фактор это приводит к незаметной для себя деградации. А как нам известно, деградация – движение к упадку; но в данном случае, это движение с нулевой скоростью, то есть вырожденное состояние покоя.

Однако обращаясь к вышенаписанному вы мне заметите, что упомянутая форма общественной значимости совсем не относится к противоречию поколений. И да, вы абсолютно правы. Поскольку если культура самоистощается, значит ее общемировая целостная моральная этика либо много упрощается, либо потихоньку «переписывается»; строго говоря, она меняют свою структуру. Подобная перемена происходит ввиду возведения в культ радикальное или же остросоциальное мышление. И, вспоминая ее взаимосвязь со здравомыслием мы понимаем, что несмотря на распад она сохраняет свойство мышления что есть суть противоречия. Вот почему на мой взгляд это знаменательно.

Тем не менее существует совсем другой аспект проблемы, а именно: на фоне бытующей деструктивной культуры заметно проявляются черты ментального голода, которые и раньше проявлялись в своем духовном обличии в виде главных грехов, всегда формировавших жизнь человека, так и в старом платоновском виденье конфликта души и тела.

Действительно, многое из того что составляет окружение постчеловека, является продуктом его же собственного удовлетворения. И это не зазря. Дело обстоит так, что постчеловек зная извращенность окружающей информативной среды выстраивает нерушимый барьер ценностей, дабы оградить самого себя от пагубного влияния эпохи потребления. Он создает узкоспециализированные настройки, которые вполне ясно и четко ублажают личное мироощущение, личные предпочтения и вкусы.