— Спасибо…

Успокоенный страж улыбнулся, услышав самое главное. Теперь ему было не страшно. Рихард крепче сжал руку воина, наблюдая, как жизнь стремительно угасает в нем, утекая вместе с горячей кровью. Герцог смотрел, как стекленеют его глаза и думал о том, что ему предстоит вернуть его туда, откуда пришло все живое — в стоячую мутную воду родных болот. Кейль ушел раньше, чем следовало, но такова жизнь.

Рихард пробудился от забытья и услышал брань, стоны раненых, голос Фридо, зовущего его по имени. Люди приходили в себя после устроенного болотным зверем разгрома.

— Жди здесь, — безразличным тоном бросил Рихард королю, поднимая тело Кейля.

Фридо что-то эмоционально говорил ему вслед, но был проигнорирован. Герцог ушел в темноту и вернулся в скором времени уже без тела. Стражей всегда хоронили быстро и без церемоний, без сожалений отдавая топи то, что ей принадлежало.

— Кто это сделал? — Рихард с плохо сдерживаемым недовольством пнул растерзанную тушку поросенка. — Кто нарушил приказ?!

— Себерн, — нехотя признался Томас. — Свинья вышла прямо к костру, он и не удержался. Он-то думал, что это взрослая свинья… Если бы знать, что этот великан только поросенок…

— Таково ваше оправдание?! — перебил Рихард.

— Себерн уже наказан. Он тяжело ранен, — поспешно добавил мастер меча, указывая на неудачливого охотника, — может не выжить.

Барон лежал на спине и мало чем отличался от мертвеца. На голове у него виднелся запекшийся кровоподтек, правая рука была раздроблена до локтя. Даже если Себерн будет жить, то останется калекой.

— Еще есть раненые?

— Эрик и Майлхен, но они не жалуются.

— Хорошо, — заключил герцог безразличным тоном.

Он отыскал лежак и лег, завернувшись в плащ, предоставив другим наводить порядок. Внешняя схожесть Кейля и Рихарда питала слух о том, что страж приходился ему сыном, поэтому его не трогали, не мешая горевать. Герцог же думал не столько о Кейле, сколько о болотном вепре. Он полагал, что гигантские вепри исчезли, было приятно увидеть одного из них. Жаль, что встреча омрачилась смертью, но именно в этой смерти Рихард видел справедливость: он привел чужаков, забравший жизнь и взамен лишился одного из своих людей. Это был горький, но честный размен.

Подбросив в костер хвороста, Дана легла. Теперь она поняла, почему Кейль с таким восторгом и обожанием смотрел на своего господина. Девушка дрожала от холода, кутаясь в плащ. Она не получила ни царапины, но нелепая смерть стража, к которому Дана привязалась, ее опечалила. Голос герцога едва не отправил ее вслед за зверем, настолько мощна была его сила. Ни бароны, ни король, не имели и десятой ее части. Прикажи герцог им умереть, их сердце бы остановилось на месте.

Черная лихорадка, болотная хворь, серая немощь — для этой напасти придумали много названий, но так и не нашли спасительного средства. Нельзя чужаку было поселиться в болотах и не стать ее жертвой. Пусть через год или два, но она обязательно настигала. А если человек ранен, слаб, сломлен духовно, то болезнь набрасывалась сразу. Вдыхая испарения болот, беспечный путник обрекал себя на мучительную гибель.

Барон Себерн пришел в себя следующим утром. Он обессилено лежал на импровизированных носилках, плохо осознавая, где находится. Когда ему становилось хуже, барон бессвязно бредил. Это продолжалось три дня. Из-за раненого отряд двигался медленно. Король не мог его бросить, был вынужден мириться с задержкой, хотя в глубине души предпочел бы смерть товарища, ставшего обузой. Рихард заметил его раздражение и предложил оставить Себерна, у которого все явственней просматривались признаки лихорадки, в ближайшем селении. Фридо тотчас согласился, хотя это и означало отклонение от маршрута.

Весть о том, что они ненадолго оставят эти глухие места, была воспринята с одобрением. Воображение рисовало людям короля видения уютных жилищ, горячую печь, у которой они смогут согреться и высушить одежду. Столкновение с исполинским вепрем, постоянный страх увязнуть в болоте, скудная пища — у них непостижимым образом сгнила большая часть припасов, все это действовало благородным господам на нервы. И хоть окружение короля состояло из опытных воинов, которых не испугать тяготами похода, они единодушно сошлись во мнении, что худшего места, чем Вечные топи не найти.

— Меня удивляет, как кому-то вообще приходило в голову позариться на эти земли… — бормотал Орд, ни к кому конкретно не обращаясь. — Лес и торф, конечно, можно обратить в золото, но зачем они, если каждый вдох приближает тебя к неминуемой кончине. Жить здесь — словно быть сосланным на глубинные рудники в Серые горы.

— Ты преувеличиваешь, Джес, — лениво заметил его кузен Эрик, равняясь с ним. — В тех же Серых горах жизнь похуже. Холодина там такая, что кровь в жилах стынет, ничего съестного не растет, а в ущельях лютые твари только и ждут, чтобы тебя сожрать.