— Они не ждут от вас никакой игры и морально уже расслабились, но вам сейчас расслабляться нельзя. Давайте по местам.

Агеллар что-то по очереди сказал каждому игроку, ко мне он подошел к последней.

— Я понимаю, что требую от тебя слишком много…

— Да ладно, тренер, — губы растянулись в улыбке, — я прекрасно понимаю, как вы хотите надрать задницу этому карлику.

— Ранхил! — ужаснулся Агеллар, а в глазах блеснули озорные смешинки. Он наклонился ближе и прошептал: — Если будет совсем плохо, подай знак, я попрошу перерыв.

Я кивнула, мол, конечно-конечно.

— Посторонним покинуть площадку! — опять заговорил механический голос, и, подмигнув мне, Агеллар ушел.

Карлик неотрывно следил за передвижениями своего коллеги и во всеуслышание заявил:

— Агеллар, если твои неудачники выиграют матч, я съем твои кроссовки, — и он, довольный собой и своей шуткой, засмеялся.

Тренер даже не повернулся в его сторону, болельщики заулюлюкали.

— Выброс!

Настали самые длинные двадцать минут в моей жизни. Сначала соперники попытались атаковать в том же режиме, но было видно, что им это уже не по силам. Скарецки и Ривара попробовали пройти вперед, но атаку сорвали на подходе к кольцу. Мы потеряли мяч, его повел Чешку, и наша защита дрогнула. Академисты возрадовались, а мы слегка приуныли.

— Лиа! — Скарецки подозвал Ривару, и они оба склонились надо мной. — Нужен твой проброс.

— Агеллар же сказал — без самодеятельности, — шикнула я, но Чен замотал головой.

— Никакой самодеятельности и не будет. Мы вызываем огонь на меня, а ты в это время пройдешь по флангу. Дан подстрахует. Ты выберешь максимально удобную позицию и ударишь.

Я вопросительно взглянула на Ривару. Он замялся, явно прикидывая все риски, а они были и существенные.

— Давайте попробуем. Терять нам уже нечего.

Мы разыграли мяч. Мне навстречу даже никто не вышел, я даже обиделась. Они что — меня даже за соперника не считают? Ну держитесь, ребята, сейчас я вам покажу, почем в Градьяне персики.

Комбинацию мы разыграли точно по нотам. Пока закрывали Ривару, я передала длинную передачу на Чена и перебежала по противоположному флангу. Защита переключилась на Скарецки, Ривара открылся и получил передачу низом. Я в это время заняла место у штрафной линии. Едва Даниэль это увидел, я получила мяч и спокойно отправила его в кольцо. Краем глаза я заметила, как подскочил Лейб, а судья по громкой связи озвучил счет.

Наша команда явно оживилась. Вкус победы уже ласкал губы, но до нее еще нужно было доиграть.

Самая жестокая игра началась за пять минут до конца игры. Чувствуя, что уступают нам, академисты начали жесткий прессинг, частенько нарушая правила, но штрафных все не назначали. Ничья не устраивала никого. Я с досадой поглядывала на Агеллара, но лишь сильнее сжимались его губы. И когда в очередной раз завалили Тагира, тренер поднялся в кабинку к судье и несколько секунд ему что-то втолковывал. Но и тогда штрафной не засчитали, лишь объявили сопернику предупреждение и напомнили о наказании.

Мы бились не на жизнь, а на смерть. Сменив тактику, мы очень много бегали. Шли в атаку, теряли мяч, ускоренно возвращались назад и наоборот. Я не успевала дышать, под ребрами кололо, и вели себя соперники крайне некорректно. Меня несколько раз расцарапали, пару раз уронили, грубо отталкивали. Ребятам наверняка доставалось не меньше.

В последние минуты мы снова решили реализовать наш треугольник. Повторили все в том же порядке, только поменялись флангами. Противники нас быстро раскусили, и после передачи Ривары просто снесли меня всей толпой, размазав по полу, словно паштет по ломтику багета. У меня даже мяча в руках нет, хотела крикнуть я, но меня бы все равно никто не услышал. Меня погребли под собой шесть молодых мужчин, каждый из которых в три раза больше меня.

Игру остановили. Из-под завала меня доставали нашли ребята. Ривара устроил потасовку с одним из игроков, остальные стали его оттягивать. Тагир обеспокоенно заглядывал мне в лицо и наверно даже интересовался, как я себя чувствую, а я искала глазами тренера…и не находила. Обнаружился он спустя секунду после на редкость противного звука, от которого зажали уши все, у кого были свободны руки. Взгляды игроков и болельщиков приковались к судейской будке, в которой Агеллар яростно кричал на судью, держа его навесу на вытянутой руке. Что-то веско добавив в конце, тренер отпустил судью, не особенно заботясь, как тот упал, и покинул кабинку. Звук повторился, и дрожащим голосом объявили, что команде академистов за неспортивное поведение и по совокупности нарушений присуждается два штрафных.

Болельщики загудели и засвистели. Агеллар снова встал, указал рукой на трибуны, и судья, увидев этот жест, призвал их к спокойствию, иначе команда академии получит техническое поражение.

Команды выстроились по обе стороны от меня, смотря каждая по-своему: наша — с надеждой, соперников — со злостью. Не ждали они от девочки столько шума.

Я сконцентрировалась на броске, прикрыла глаза. Вот его руки обнимают меня сзади, и становится щекотно от его дыхания на шее. Бросок. Попадание.