Шрифт:
«Быть счастливым – это именно так», – сказал голос в голове.
Прошла бессонная ночь, и его нашли люди, но он не хотел уходить. «Смотрите, – говорил он. – Я нашел центр мира. Если вы будете греть руки у костра и скажете правильные слова, то поймете все». И они делали так, как он велел, и их лица светились, будто у младенцев. Когда они уходили, хлопали его по плечу и жали руку, потому что слов не хватало.
Прошло три дня, пока он поддерживал огонь, и только тогда он понял, что спит на сырой земле, что его горло и легкие забиты, а желудок осел в животе тугим комом. Человек вспомнил о тех, что сейчас ищет и ждет его. И остался еще на одну ночь. Люди ходили мимо даже при свете звезд и уже ничего не спрашивали, только тянулись редкой чередой.
Утром он увидел десяток фигур у костра и принялся таскать сухие деревья к огню.
«Ты взял свое. Теперь иди и живи, а другие позаботятся о здешнем». Он так и не понял – то ли сам сказал себе это, то ли кто-то из пришедших пробормотал.
Но он ушел. На долгие годы. Родители встретили рыданиями, и он продолжил жить. Или начал – ему ведь было всего пятнадцать.
Похоже, он обрел счастье и только приумножал его, пока взрослел и мужал. А у зажженного им огня побывал только дважды.
К тем годам, что считают расцветом сил, он стал вянуть и чахнуть. Сова еще смотрела из его глазниц, но краски поблекли. Руки ослабели, сердце стало сбиваться.
Он недолго блуждал и вышел скоро к огню, где стояли трое мужчин. Ноздрей коснулся тяжелый и сладкий запах мяса. Да, они готовили еду. Человек рванулся к костру, но его плечо остановила грубая ладонь. Ты куда прешь, сказали ему из-под густых, поносного цвета усов. Ты не в себе, эй.
Он говорил что-то о центре мира, но его не слушали. Говорили, что это их место и для убедительности ткнули сальным лезвием в живот. Горячим – на нем жарили шашлык. Откуда-то хохотнула девушка. Он ушел.
Жизнь шла и дальше, но скорее катилась. Он не верил уже ничему, что делали его руки, что видели глаза и сердце. Просто дряхлел дальше и торопил время. Каждая новая морщина или седой волос радовали его.
Когда к порогу уже шло Ничто, он подумал: неужели я не смогу повернуть время вспять, если снова приду в лес? Ведь тогда-то казалось, что можно все.
На этот раз он долго блуждал, останавливался у каждого пня и путался в корнях. Глаза едва различали что-то, ноги еле шли. Все-таки он нашел то место, которое видел теперь через полуприкрытые веки. Они стали тяжелыми и рвано отмеряли кадры.
Еще различил шипение. Но что происходит – понял спустя минуту, когда наконец всмотрелся.
Два мальчугана мочились на костер, на уже потухающие угли. Человек уставился на их бритые нежные затылки и застыл. Мгновение – и шипение прекратилось.
Он упал. Говорят, ворон в его руках расправил крылья и оставил только обрубки, ласточка пробила грудь, а сова разнесла череп. Они улетели прочь.
Рассказывают и другое. Что старик еще шатается по лесу, мятый, слепой, сумасшедший, и просит у каждого встречного огоньку. Я тоже его видел.
Кто прав? Может, тот человек и не умер. Но и по лесу теперь ходит не он.
Первому ворону снится
Первому ворону снится:
Красное, испачканное черным. Туман грубой вязки.
Мир гудит – за пределами головы, в которой живу. Кажется, я иду: мимо несется воздух.
В тот день я потерял тебя и нашел ключ. Ты сама позвонила утром, чтобы сказать. Утром. Странное время, чтобы делать что угодно.
А потом, выходя из квартиры, нашел эту вещицу – у коврика с желтой бахромой вылезших ниток. Ключ. Пара ногтей в длину, пластмассовый, явно игрушка, что им откроешь?
Зачем-то положил в нагрудный карман, застегнул, потом на ходу еще проверял – тощая выпуклость под фланелью, тоньше косточки птицы.
Едва понимал, зачем вышел.
Мир заверещал, когда я переходил дорогу – чуть не задавила машина. Успела притормозить. Боднула по ноге, завалила на капот, а через несколько шагов я даже не чувствовал ушиб.
И тут все навалилось, как будто ждало, – прохожие, уличные музыканты, громкая реклама, чайки на набережной. Что-то еще более мерзкое. Голова треснула, как арбуз, и пошли мысли о тебе.
Кроссовки в грязи. Туман распускался.
Я пришел в кофейню, и ты была официанткой – я увидел тебя, когда она обернулась на резкий звук. Твой профиль. Ты. Потом она продолжила ставить посуду, и ты исчезла.
Женщина в книжном, вышедшая из бара девушка.
В этот день я терял тебя каждый час – ты просачивалась через других.