Шрифт:
– Я узнал, что такое разломы! – выпалил Вадя, когда я не поддалась и не стала рассуждать обо всяких отражениях и прочей ерунде.
– И что же?
На стол лег чистый лист бумаги, и я с сожалением отложила самопишущий карандаш – потому что вместо гипотезы Моррисона он мог вполне вывести «Вадя – болван», и переписывай потом.
– Это трещины в реальности!
Я пропустила букву в фамилии Моррисона и вздохнула.
– Ага.
– Они возникают из-за маградиации! Так раскололся Истинный мир! И они могут вести…
– В Преисподнюю? – предположила я, доставая ластик, потому что Вадя выдержал эффектную паузу, за которой должно было последовать что-то впечатляющее.
– Нет. В другие отражения. Ну, или в пустоту.
– Круто.
Так, МоРРисон. Отлично.
Я заглянула в учебник.
– Рина! Ты что, не понимаешь? Если разломов так много – наш мир в опасности!
– Ага.
– Рина!
– Да-да. Но если верить теории отражений, то ничего страшного. Их еще останется полным-полно, – сказала я.
Вадя аж задохнулся.
– Но люди – погибнут! Мы погибнем!
– Ничего страшного, наши копии продолжать жить в других отражениях, – подыграла я и замолчала.
Ага.
Я отложила карандаш и внимательно посмотрела на Вадю. Ну, конечно. В его воображении все сложилось в идеальный паззл.
– Про разломы Вадя-два выяснил? – уточнила я.
– Почему ты его так называешь? Это по-дурацки, – как всегда при разговоре про Вадю-два он смутился.
– Ну, ты его называешь «мой двойник из параллельного мира-отражения», так?
Вадя нахохлился.
– Ты мне не веришь.
От ответа меня спасла мать – она постучала и вошла с тарелкой бутербродов и кувшином клюквенного морса.
– Спасибо, тетя Алена, – Вадя был лапонькой, и она растаяла, как всегда. Потом посмотрела на меня, погрустнела и вышла.
Я с досадой сдвинула тарелку с конспектов, а Вадя снова завел свою шарманку.
– Его отражению грозит катастрофа две тысяча двенадцатого, наше отражение ползет по швам – ты хоть понимаешь, что это значит?
– Мы все умрем? – хмуро предположила я. – Мироздание рухнет?
– Да, мы все умрем. Миллиарды людей умрут, если ничего не сделать!
Я закатила глаза.
– Лично я собираюсь кое-что сделать. Домашнее задание по Энергопотокам! – сообщила я и отгородилась от него учебником.
Вадя вскочил.
– Для тебя человеческая жизнь вообще не имеет никакой ценности! – вскипел он. – Если подумать, ты отлично ему подходишь!
Я сбилась с мысли и дыхания.
– Кому?
– Вот только не надо! Я отлично знаю, что ты сохнешь по моему отцу еще с первого класса!
Вообще-то, еще с песочницы.
Я промолчала. Соглашаться было жестко, отрицать – глупо и совершенно неуважительно по отношению к Ваде. А у него, видимо, накипело.
– Мне иногда кажется, что ты и со мной дружишь только поэтому, – уже спокойней добавил он.
У меня даже рот открылся.
– Сдурел? Какая несусветная чушь! – тут уж распалилась я. Ах ты засранец, как не стыдно такое про меня думать. – Я дружу с тобой, потому что ты самый близкий мне человек! Потому что я тебя люблю, как родного брата! Это вообще никак не связано с Талием Джонасом!
Ваде, кажется, стало стыдно. Он вообще был подвержен приступам вины и самобичевания.
– Тогда, может, не как брата, а как пасынка? – помолчав, неловко пошутил он.
– С ума сойти, как смешно.
Вадя сел на стул и смущенно затолкал в рот бутерброд целиком. Я, тоже смущенная, вернулась к листу с будущим эссе. Кто такой Моррисон? О чем я вообще собиралась писать?
Кошмар какой-то.
Вадя дожевал бутерброд и запил его морсом.
– Ну, так как насчет спасения мира?
Глава 20. Дядя
«Рина, только что поступило сообщение».
Сырой ветер пронизывал насквозь. Я снова забыла застегнуть пальто.
«Ваш дядя погиб».
Серый от туч купол казался низким, и вот-вот должен был раздавить.
«Его тело нашли под Колосьями».
Меня трясло, и я даже не знала, отчего.
«Его убили».
Это вообще неправда. Это не может быть правдой. Он должен был вернуться со дня на день.
Он должен был вернуться ко мне!
Из горла вырвался судорожный всхлип, и я ускорила шаг.