Как только Вера восстановилась после операции, пришло понимание, что мне нужно найти себе какое-то занятие – дело, которое могло бы гарантировать мне стабильный доход, но я оказался не готов к тому, чтобы выйти из зоны комфортного существования, к которой привык. Мой безудержный энтузиазм сменился страхом и растерянностью. Я боялся выходить на улицу – меня окружало чуждое мне пространство, чужая жизнь, незнакомые мне люди, с которыми я не хотел иметь ничего общего. Эта жизнь, с каждым прожитым днем напирала на меня, и требовала каких-то решений. Вера убеждала меня не суетиться и посвятить себя занятию, о котором я мечтал всю свою жизнь. Ее уговоры приносили свои результаты. Пока я писал, я воображал, что занимаюсь чем-то важным, пытаясь реконструировать собственные мысли и ощущения, так как будто в прошлом лежал ключ моих неудач. Эта игра меня развлекала, но в ней едва ли было больше смысла, чем в игре щенка, пытающегося поймать свой собственный хвост.

Правда заключалась в том, что в середине жизни я оказался один на один с самим собой. У меня не было дома, семьи, друзей, профессии. И даже родины у меня не было, потому что я отвык суетиться, пытаясь соответствовать ее прихотливым требованиям. Я чувствовал себя персонажем книги, пережившим своего автора.

Перебравшись из Америки в Россию я сменил одно одиночество на другое. В Америке у моего одиночества были основания, в России я понял, что одиночество это та единственная форма существования, которая мне доступна.

Писать это все-равно, что вязать варежки и свитера из одной нитки. Сочинительство – это тихое удовольствие человека, медленно сходящего с ума. Кому еще бы пришло в голову посвящать свое время столь умозрительному занятию? Это театр теней, фехтование с образами, искусство световых картинок. Но как все же это притягательно! Я бы не хотел заниматься в жизни ничем кроме этого. Меня интересует исключительно иллюзия, никаких серьезных дел я бы не хотел делать на этом свете. Я готов посвятить остатки своей жизни этому дуракавалянию, этой странной игре с собственным воображением. Я – сочинитель, не более того.

Мне в жизни долго не везло. Хотя, как посмотреть, может как раз напротив – судьба берегла меня от крупных неприятностей даже тогда, когда они случались. В детстве меня чуть не убил отец, стреляя из ружья в дверь нашей маленькой квартиры в Иркутске, когда я ее пыталась выломать опергруппа, приехавшая на вызов. Пуля срикошетила и застряла в сидении табуретки в метре от моей ноги. Хотя мне было не больше двух лет я запомнил фигуру милиционера – он был чрезвычайно широк в плечах и у него был пистолет. Милиционер был занят странным делом – он откручивал ножки у табурета. Детский мозг зацепился за странную деталь и никак не мог разгадать загадку увиденного. Идея, заключалась в том, чтобы открутить ножки, и не тащить табурет, в котором застряла пуля, целиком. Лет до пятнадцати я считал, что это просто сон, пока не догадался задать прямой вопрос маме и она рассказал мне как все было. Милиция приехала по вызову на какое-то бытовое происшествие, но ошиблась дверью. Удивительно, что я видел всю эту историю словно со стороны; я даже запомнил рыдающую женщину с ребенком на руках. Эта история стала моей визитной карточкой. С нее началась моя память, а значит и моя жизнь.

Да, я пишу, но это вряд ли можно назвать делом. Моя работа закончилась, как только я написал четыре истории своих неудач. Я считал эти истории неудачами пока работал над текстом, но собрав их все воедино, я понял, что это история моего успеха. Я шел к нему крайне путанной дорогой, похожей на путь в сумасшедший дом. Но нет, я не сошел с ума, я освободился. Я освободился от чувства долга, от чувства вины, от чувства неудачи. Я реально счастливый человек, потому что мне удалось то, что мало кому удается – я пустил под откос все свои проекты, которые сулили мне плен. Я испоганил все, что только можно было испоганить. Я должен этим гордиться, потому что сделал это вопреки собственному страху неудачи. Я лузер, который стал лузером, потому что всегда хотел им стать, и именно поэтому это история успеха. Вопреки здравому смыслу мне удалось реализовать все мои самые безумные проекты, словно бы для того, чтобы убедиться в том, что все они совершенно ни к чему не ведут. Я просто коротал время и развлекал себя, убивая скуку.

Единственное, что мне до сих пор не удавалось – это стать счастливым. И вот время пришло, и это мой самый амбициозный проект. Попытаться стать счастливым после полувека нытья! Я ведь мог бы покончить собой уже в девятнадцать, когда за двадцать рублей купил у своего университетского приятеля самодельное устройство – язык не подымается назвать его пистолетом, – позволяющее стрелять мелкокалиберными патронами. Я протестировал его на пустых бутылках в сарае. С расстояния в два метра пуля разбивала их в осколки. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что не готов застрелиться из такого дешевого и ненадежного устройства и решил вернуть оружие прежнему хозяину. Обстоятельства сложились таким образом, что в этот вечер меня и владельца пистолета арестовала оперативная группа, которая сидела в засаде, поджидая тех, кто накануне написал во дворе университета антикоммунистические лозунги. Собственно, их-то мы и пришли проведать, движимый инстинктом, который влечёт преступника на место преступления. Нас задержали. В сумке у меня был Женин пистолет и за него нам дали еще одну статью на двоих, помимо статьи за хулиганство. Четыре месяца мы провели в тюрьме под следствием, и еще восемь, по приговору суда, на стройках народного хозяйства. Освободили нас по амнистии по случаю 70-й годовщины Октябрьской социалистической революции, с наследием которой мы призывали покончить. Впрочем Женя ничего не писал, он просто стоял рядом и наблюдал, как мы с Игорем в сумерках 7 ноября 1986 года упражняемся в сочинении лозунгов. И хотя Игорь выражал свои мысли очень обтекаемо, это не помогло ему избежать тюрьмы. Следователи так и не смогли разобраться в том, кому принадлежат тот или иной призыв, и они решили разделить ответственность на всех в равной доле.

На самом деле, единственным виновником во всей этой истории был я. У моих товарищей не было повода ненавидеть Советскую власть. Жили они с родителями в благоустроенных квартирах, их отцы были коммунистами, и учились они на престижном тогда историческом факультете местного университета. Мотив был только у меня одного. Помимо непомерного честолюбия, меня изводила мысль, что я вынужден проводить лучшие свои годы в одном доме с умирающей старухой – теткой моей матери, которая согласилась приютить меня, когда я приехал в Иркутск поступать в институт. Наводненный крысами неблагоустроенный дом, с завалившимся уличным туалетом, наводненный крысами и стоячей водой в подполье, промерзал за ночь настолько, что половая тряпка прилипала к полу. Старуха каждую ночь готовилась к смерти, я через день вызывал ей скорую, врачи кололи ей лекарство от ишемии, которое лишь на время снимало симптомы удушья. Три года проведенные в такой обстановке привели к тому, что я погрузился в настоящее отчаяние. Здесь я заразился гепатитом А, и когда скорая увозила меня в больницу, я даже радовался, что болезнь избавила меня от необходимости поддерживать жизнь и тепло в разрушающемся доме. Я был святым в свои двадцать лет, но не знал об этом. Наверное поэтому святости я предпочел судьбу государственного преступника.

Хуже тюрьмы могла быть только смерть, но умирать я сразу передумал. Почему-то никто не хочет умереть в тюрьме, все хотят умирать на свободе. Так никто не хочет умирать больным, все хотят выздороветь. Выздороветь, а потом уже умереть – здоровым и счастливым.

Женя был немного туповат, но при этом эксцентричен. В тюрьме он пользовался уважением за невозмутимость и высокий рост. Игорь прославился на всю тюрьму умением рассказывать сказки, сюжеты которых он черпал из бесчисленных фантастических романов, которыми была забита его голова. Игорь и сам походил на героя сказки – слабый и уродливый, он кажется плохо соответствовал суровой советской действительности, от которой его оберегал отец, работавший начальником автоколонны в таксопарке и по совместителю возглавлявший партком этой организации. Это был небольшого роста простой мужик, разгуливающий по дому в одних трусах. В городе он пользовался уважением. Он напряг все свои связи, пытаясь найти способ вытащить сына из тюрьмы, но и они оказались бессильны перед тупым и мстительным обкомом партии, поставившим следствию и прокуратуре задачу как следует наказать отщепенцев. Отцу удалось добиться только того, чтобы Игоря не перебрасывали из камеры в камеру, как это происходило со мной и с Женей, а содержали в специальном корпусе, в одной камере с «наседками», «работавшими на кума». Кстати, ордер на наш арест подписывал заместитель прокурора области – будущий генеральный прокурор Российской Федерации Юрий Чайка. Я даже удостоился короткой аудиенции с ним, в ходе которой он попытался прояснить для себя роль каждого участника в этом преступлении. Помню, что я был изрядно напуган перспективой загреметь в за решетку, но прокурор дал ясно понять, что избежать тюрьмы мне не удастся.