В караване их было четырнадцать человек, и это ему нравилось. Глен Клингер считал, что четырнадцать — это хорошее четное число. Определенно лучше, чем тринадцать. Он всегда был суеверным, из-за чего спортивные комментаторы потешались над ним — в тех редких случаях, когда вообще заговаривали о профессиональном сёрфинге. Клингер предпочитал сравнительную безвестность, что давал ему спорт. В отличие от профессиональных баскетболистов, футболистов и бейсболистов, он имел возможность спокойно ходить по улицам, за исключением связанных с сёрфингом мест. На Западном побережье сёрфингом традиционно занимались намного больше, чем здесь, на Восточном, и за те несколько недель, что он проездил с этой группой — начав в Буффало, штат Нью-Йорк, где участвовал в благотворительном мероприятии, и сейчас оказавшись в какой-то глуши между Пенсильванией и Западной Виргинией, — ни один человек его не узнал. Для каждого, кто ему встречался, Клингер был просто еще одним выжившим.

И ему это нравилось.

Впрочем, ему было немного не по себе от того, что эта разношерстная шайка сделала его фактически своим лидером. Еще с тех пор, как они покинули Буффало. Всякий раз, когда он встречал очередного выжившего или кого-нибудь спасал, эти люди присоединялись к группе. И каждый из них ожидал, что он станет их лидером. Клингер полагал, что обладал своего рода даром доминирования, но ему все равно было от этого неуютно. Он с юношества имел проблемы с властями и теперь ему не доставляло удовольствия самому оказаться властью. Но он понимал: кто-то все же должен этим заниматься. Мир стал опасным и не только из-за зомби. Продвигаясь по Восточному побережью, пересекая штат Нью-Йорк, через Пенсильванию, они слышали рассказы других выживших, а в ряде случаев сами оказывались свидетелями того, насколько плохо все стало. Все крупные города средней Атлантики — Нью-Йорк, Филадельфия, Вашингтон, Питтсбург, Ньюарк, Балтимор — превратились в смертельные ловушки. И что еще хуже, бродячие группы скинхедов, правых экстремистов, наркоторговцев и прочего отребья сеяли хаос в пригородах и сельских районах, что лежали между этими мегаполисами. Группа Клингера уже побывала в нескольких перестрелках не только с мертвыми, но и с другими, менее доброжелательными выжившими.

По этой причине их число и сократилось с максимальных двадцати семи до нынешних четырнадцати. Караван состоял из фургона, нескольких машин и самосвала, который они усовершенствовали и укрепили листом металла и прочной фанерой. В последнем никто не ехал — находилась только большая часть их вещей. Люди же разделились между машинами и фургоном. Поиск бензина постепенно становился проблемой, но он не был у них в приоритете. В отличие от поиска еды. Даже при не самом большом числе людей, голодных ртов им хватало. Поэтому-то Клингер не смог сдержать улыбки, когда залез на вершину холма и посмотрел на ферму, что лежала внизу.

Вместе с Кёртисом, бывшим компьютерщиком из Ланкастера, штат Нью-Йорк, и Конни, студентки магистратуры из Пенсильванского университета, Клингер осматривал ферму все это утро, тогда как остальные члены группы взяли долгожданную передышку и занялись рутинными делами вроде стирки в близлежащем ручье. Ферма находилась на дне чашеобразной долины. Клингер, Кёртис и Конни расположились на противоположных холмах, откуда открывался вид на ферму. Он не разбирался в военной тактике, но это место, судя по всему, соответствовало их целям. У него самого была винтовка AR-15, у Кёртиса — .30-30, а у Конни — длинная .22 с оптическим прицелом. Ведя наблюдение за хозяйством, они пристрелили всего двух зомби, которых увидели, — труп самого фермера и его мула. Когда Клингер убедился, что больше мертвецов там нет, они вернулись в лагерь и позвали остальных, после чего все вместе спустились вниз.

Фермерский дом, амбар и хозяйственные постройки оказались набиты всем возможным снаряжением, припасами и продуктами, но что вызвало у них подлинную радость, так это то, что они обнаружили внутри большой прямоугольной теплицы на заднем дворе. Там, в горшках и ящиках росли помидоры, огурцы, арбузы, тыквы, зеленый перец и многое другое.

— Господи боже, — прошептала Салли, молодая мать, которая, вместе со своим сыном Терри присоединилась к ним всего несколькими днями ранее. — Я не ела свежих овощей с тех пор, как …

— Никто не ел, — ответил Клингер, улыбаясь. — Но сегодня мы устроим пир. Давайте загрузим это добро в грузовик. Упакуйте провизию в те холодильники, что мы стащили из «Уолмарта». Надо постараться их сохранить свежими как можно дольше. А что сами не съедим, можем обменять на то, что нам нужно, топливо, например.

— Может, сначала отобедаем, — предложил Кёртис с надеждой.

Клингер пожал плечами:

— Почему бы и нет? Только нужно все равно быть начеку. Нельзя, чтобы кто-нибудь сюда забрел и испортил наш отдых, закусив уже нами.

Кухня в доме была слишком мала, чтобы вместить всех желающих, поэтому они с помощью козлов и дубовых досок сделали несколько импровизированных столов и установили их в амбаре. Сара, бывшая медсестра, в свои семьдесят два, самая пожилая в группе, нашла несколько скатертей. А потом они сели и принялись за овощи из теплицы, закусывая их консервами из подвала.

Но прежде чем двинуться дальше, Клингер зашел за амбар и выкурил сигарету — он позволял себе это делать не чаще раза в день даже до воскрешения. Прислушиваясь к веселой болтовне и довольному ворчанию, доносившимся изнутри, он вдруг подумал, что это был их лучший день за долгое время.

Как же это здорово — быть живым.

«Не лучший сегодня день, чтобы быть живым», — подумал Мэдисон Харинга, когда нацгвардейцы направили на него стволы и приказали опуститься на колени.

— Я вам не угрожаю, — повторил он. — Я не зомби. Я живой. Проверь мой пульс, если хочешь.

— Заткнись, — рявкнул первый солдат, взмахнув винтовкой.

Харинга сделал, что велено, стараясь сохранять спокойствие и действовать рассудительно, несмотря на то, что находился в незавидном положении. Было очевидно, что эти двое мужчин — черт, да они выглядели скорее мальчишками — напуганы и измождены. Невозможно было сказать, сколько ужасов они перевидали за прошедшие недели. Вполне возможно, они страдали от какого-нибудь посттравматического расстройства. Харинга быстро решил, что для него сейчас самое лучшее — быть послушным и уступчивым. Он оставался на своем месте, опустившись на колени и сцепив руки за головой.