Оливер послушно кивнул, продолжая смотреть на рисунок. Немного подумав, я нарисовала волнистую линию чуть выше и ниже.

— Здесь ничего нет. Равновесие удерживают лишь двое. Скорее всего оно не стабильно, ведь идеала не существует, — я стерла палочку, перерисовывая ее чуть склоненной в сторону Всевышнего, — вот так скорее всего. Но тут он, — ткнула палочкой туда, где якобы был Оливер, — создает нечто, что тащит вниз его, — перевела на Сильнейшего, — заставляя качели расшатываться сильнее.

Рабос спокойно смотрел на то, как несмело дрожащей рукой я вырисовываю рядом с Сильнейшим вторую палочку. Улыбнувшись, он поднял на меня глаза в молчаливом вопросе, а я, словно загипнотизированная, протянула от нарисованной палочки тонкую нить в сторону Всевышнего.

— Безмолвная, — откашлявшись, я смотрела на дело своих рук, — то, что разрушает равновесие, создание Всевышнего. Это связь Безмолвной и Сильнейшего, — прошептала я, — находясь на его стороне, являясь дочерью и созданием разрешителя, она заставляет равновесие превращаться в бешено вращающееся колесо в пространстве, что не знает опоры, снова и снова возвращая все в начало.

Рука начертила круг. Не в силах остановиться, я чертила его снова и снова, пока картинка не растворилась в бешено вращающейся спирали.

— Так что же случиться, если качели продолжат вращаться? — тихий голос Оливера звучит у меня в голове.

А я облизнув губы смотрела на то, как под вихрем спирали полностью растворилось то, что в моем прямом понимании было жизнью и смертью. Миром. Существованием. Как угодно. Сердце стучало в горле, не давая сделать вдох, хотя тот похоже здесь мне и не был нужен.

— Ничего, — еле слышно прошептала я, — ничего не останется.

Эрик Крейн

Слушая Бака в пол уха никак не получалось сосредоточиться полностью на его словах. Лазарь ходил по кабинету, активно жестикулируя и пересказывая разговор с Назаром, цитируя фолианты и подкрепляя все фактами. Увлеченный собственным рассказом, он то и дело снимал очки, протирая те мягкой тряпкой, что всегда прятал в нагрудном кармане пиджака, вновь пристраивая их на свой слегка крючковатый нос с горбинкой. Друг всегда был таким. Стоило ему хоть немного погрузиться в то, что интересно, как уже невозможно остановить. Так же было и тогда, когда посреди ночи я пришел к нему, вытряхивая информацию про Исиду.

Ведь я помнил все это. Начиная лет с шести, как мы прятались в саду и слуги вечно получали за нас, ведь мамины любимые цветы постоянно страдали от наших набегов. Как таскали с кухни сладости а полная кухарка Ра, уже и не припомню имени, била по рукам полотенцем. И тот дурацкий спор, который определил наше воспитание в Доме Рабоса. Было страшно, но подкалывая друг друга мы прошли и самое сложное, начало в Доме. Первую встречу с Валери, ее глупый долг, и каждую последующую, когда предпочитал просто не замечать, лишь бы не связываться с тем, кого считал ниже человека.

Каждый день после Пламени. Пожирающее изнутри чувство отчаяния и паники, желание все исправить, изменить. Боль, что приносило каждое движение Валери, любое ее слово. Но несмотря на это счастье, что обрушилось на меня, стоило взять новорожденного Макса на руки. Ее возвращение, что чуть не стало причиной еще одного выброса. То, как она смотрела, словно затравленный зверек.

Моя голова была наполнена этими воспоминаниями. Жизнью, что я прожил. Эрик Крейн, Осирис из плоти и крови, пусть с энергией сильнее обычной, но с пороками похуже некоторых. Достаточно вспомнить Елену Марил. Конечно, никто ей ничего не обещал, но ведь я прекрасно понимал, что для нее все это нечто большее. Я же точно был им, совершенно точно.

Старше неба и звезд. Старше даже самих потоков.

Слова ядом разливались по крови, проходя через самое сердце. Пронзая его. Рука сама встретилась со стеной, повинуясь внутреннему порыву. От удара несколько листов слетели, подхваченные потоками воздуха, осыпаясь по комнате. Бак вздрогнул, медленно вновь водружая очки на место и с беспокойством глядя на меня. Друг неуверенно шагнул вперед, но тут же остановился, оглядываясь. То, как страх сверкнул в его глазах, заставило меня отвернуться, подавляя Пламя, бушующее внутри.

Я боюсь тебя.

Тупая ноющая боль отозвалась в груди, распаляя еще больше. Пять лет мы были с ним совершенно одни. В большом пустом доме, где лишь изредка решалась вновь появиться Натали, а Анна поддерживала незримой тенью. Он не испугался Валери. В момент, когда та рванула к Мэри. Но то, что увидел внутри меня… Это настолько ужасно, что привело в ужас истинного некроманта?

— Серьезно, Бак? — спокойно спросил я, медленно поворачивая голову, — Валери отцапала тебе кусок шеи, прожевала и проглотила, закусив твоей энергией, а я лишь ударил стену и ты тоже боишься меня?