20-го августа на общем заседании военной инспекции и штаба Южного фронта разрабатывался план наступления. Подвойский стучал кулаком и кричал:

– Мы должны взять Новочеркасск! За неисполнение приказов – расстрел!

Но Ковалевский с Носовичем знали, что отдавать приказы руководству армией он не мог, а многие красные командиры желали его отставки.

Наступление должно было начаться 22-го августа. Бригада Сиверса находилась в общем резерве командования и ему приказали послать на фронт полк пехоты, полк кавалерии и батарею артиллерии. Сиверс приказ проигнорировал. Подвойский был вне себя от возмущения и поручил Носовичу позвонить Сиверсу по телефону и убедить выполнить приказ. Именно с этого звонка началась его новая работа по саботажу и дезорганизации Красной Армии. Сиверсу предстояло стать первой жертвой мастера военно-политических интриг. Зная гордый характер командира бригады, Носович повёл телефонный разговор в издевательском тоне, подтрунивая над имперскими амбициями бывшего прапорщика:

– Вы уж потрудитесь, ваше командирское величество, извольте послать ваши доблестные войска в героическое наступление во имя великих побед и во славу вашего имени!

Сиверс бросил трубку. Носович ликовал – цель достигнута! Несмотря ни на какие угрозы Подвойского и Сытина, Сиверс не выделил ни одного солдата и передислоцировал бригаду в другой район. В итоге, Сытин и Подвойский остались без резерва, а наступление началось на неделю позже, отчасти и потому что Носович позвонил всем командирам дивизий, дал расплывчатые и противоречивые приказы и намеренно говорил открытым текстом в надежде, что противник прослушивает телефонные линии.

Встретившись с командиром дивизии Киквидзе, Носович упомянул о крепком характере Сиверса. Впечатлительный Киквидзе решил, что и он сам не менее крепок в своих решениях и также отказался выдвигать свою дивизию на фронт. Носович ликовал снова, но на этом не остановился, а убедил Сытина заставить Сиверса послать на фронт хотя бы по одному батальону из каждого полка. Сиверс отказался, причём дважды и в крайне грубой форме. Помощник Ковалевского бывший прапорщик Никитин, в прошлом также и присяжный поверенный, аккуратно документировал все отказы, акты неповиновения и грубого поведения красного бригадира. В результате получился компромат из 122 документов, к которым Носович приложил ещё и жалобы бывшего военного руководителя фронта Левицкого.

Никитин получил назначение в штаб в самом начале сентября и почти ни с кем не общался. Был всегда подтянут, дисциплинирован и исполнителен. Доставив Носовичу компромат на Сиверса, он отчетливо произнёс:

– Приказание исполнено, Ваше Превосходительство!

Носович насторожился, посчитал, что это провокация и строго потребовал никогда так его не называть. На что Никитин уверенно ответил:

– Ваше Превосходительство, я знаю, что Вы не большевик, а настоящий русский офицер, верный царю и Отечеству. А потому хочу быть Вам полезен. Вам, полковнику Ковалевскому и всему «белому делу».

Носович ничего не ответил и решил подумать.

На улице, явно не случайно, к генералу подошли двое – господин средних лет и совсем молодой парень.

– Разрешите представиться, Ваше Превосходительсво, – начал старший, – я бывший подполковник Петроградской военной контрразведки Шостак, а это мой адъютант юнкер Бодак. В настоящий момент я начальник отдела разведки штаба Южного фронта большевиков, а господин Бодак мой помощник. Мы представляем одну из известных Вам организаций. Понимаю Ваши сомнения и прошу только выслушать. А там решите, верить нам или нет. Присядем на скамейку.

Носович выслушал и поверил.

Тем временем его работа в штабе продолжалась в том же духе: саботаж и дезорганизация, прикрытые показным рвением к службе и «достоверными» объяснениями почему и в этот раз всё пошло не так. Для обеспечения связи и наблюдения за выполнением оперативных приказов строптивыми красными командирами штаб выделил Носовичу дежурный паровоз с платформой и автомобиль «Форд».

В поездках, кроме шофёра, Носовича всегда сопровождал комиссар Бутенко – идейный, но не воинствующий большевик, не отдавший ни одного приказа о расстреле, что импонировало Носовичу.

В голове генерала сразу же составился план и время побега. Бежать нужно было после того как он сумеет нанести максимальный ущерб Красной Армии и в тот момент, когда он будет наиболее информирован о действиях и планах командования, а также сумеет забрать с собой максимально возможное количество секретных документов. План побега: во время одной из поездок на фронт на автомобиле выехать на рекогнисцировку в нейтральную полосу, взять в плен или, в случае сопротивления, убить комиссара и заставить шофера пересечь линию фронта, а если откажется даже под дулом револьвера, то сесть за руль самому. Но Носович не умел водить автомобиль!

– Не проблема, – решил он, – буду брать уроки у шофёра.

Но в первую очередь необходимо было позаботиться о безопасности жены, поехавшей за ним в Балашов. Носович решил готовить для неё побег с помощью бывшего полковника гвардейского стрелкового дивизиона Курвуазье де Лонгемен, который был членом антибольшевистской организации бывших офицеров со штабом в Воронеже. Жену решили тайно переправить сначала туда, а затем в Киев.

Половину служебного времени Носович проводил в поезде и в автомобиле: инспектировал воинские соединения, развозил приказы и проверял исполнение.