— С сигналом все в порядке, — тряхнула я телефоном и головой. — Это мои ноги устали, хотя казалось бы с моей-то ресторанной тренировкой…

Дура, молчи, а то тебе снова денег предложат! Уж лучше пусть он говорит о себе, чем я о себе. Мне стесняться есть чего, это ему все по барабану. Он со справкой!

— Ты разве можешь что-то не выучить?

Крэг смотрел вперёд. Я — на экран телефона, чтобы ещё больше не засмущать своего сумасшедшего спутника.

— Могу и выучить, могу и забыть. Музыкальный инструмент не велосипед, навык легко теряется. Посмотрим, как оно пойдет. Я давно закончил школу.

— И не играл потом?

— Ну… Играл… Но… Посмотрим, сказал же… — добавил уже со злостью и снова усмехнулся. — В оркестре я сменил три инструмента, чтобы выдержать четыре года в программе. Начинал с флейты, а закончил ударными… Саксофон оказался самым длительным увлечением или, скорее, обузой, которую я стерпел ради матери, которая очень хотела, чтобы я учился в нормальном классе с обычными детьми… Наверное, она была права — особых проблем с социализацией у меня не возникало, потому что скорее всего легкую форму аутизма мне ставили из-за ненормальной способности все запоминать. С другой стороны, они не брали в расчет, что я вырос в двуязычной среде: с бабушкой нам надо было общаться по-испански, английского она не знает. Так что билингвам изначально легче с языками. А в музыке тяжело не ноты запомнить, а удержать себя в ежедневной рутине — мать навязала мне музыку, как и карате: думала, что в команде мне будет легче примириться с необходимостью сидеть на одном месте и что-то делать долго и нудно. Но в итоге я бросил все, что она заставляла меня делать… И, Суши, я уже сказал, что если ты станешь обузой, я терпеть тебя не буду. Просто не смогу. Ты должна это понимать.

Я стиснула зубы, чтобы не огрызнуться, потому что Крэг не собирался меня обижать — ему наоборот важно, чтобы на него не обиделись, но я… Я по дурацкой привычке защищаться все же выдала то, о чем надо было молчать — тем более, составляя фразу на английском, у меня было предостаточно времени, чтобы одуматься.

— Я тебе вообще не навязываюсь. Это ты приехал, это ты оставил меня на ночь, это ты тащишь меня в Финляндию. Где тут вообще мое желание?

Мы уже перешли на другую сторону улицы, далеко от канала и прижаться могли только к стене дома, что и сделали — говорила ж: ну какой белый плащ! Лучше бы Крэг испачкал чёрный или вообще не нависал надо мной, растопырив по облицовочному камню дрожащие пальцы.

— То есть ты говоришь, что просто жалеешь меня, да?

Я не сумела сглотнуть слюну, поэтому пробулькала в ответ:

— Я говорю то, что говорю. Ты пригласил, и я осталась. Я думала, это взаимное решение, а теперь я будто требую от тебя что-то в ответ, навязываю тебе свое общество, строю на тебя какие-то планы… Ты меня спутал с кем-то?

Я с трудом, но все же проглотила слюни и имя «Алина». Он тоже сглотнул. Знать бы что! Ну что так смотришь? Сболтни уже наконец хоть что-то лишнее! Лишнее в наших отношениях, которых нет!

— Суши, я не хотел тебя обидеть, я просто…

Нет, для Крэга это было совсем непросто — сказать то, что может и давно крутилось у него в голове, но с языка никак не желало спрыгивать. А у меня уже уши горели от близости его дыхания. Как в кино: лицо в лицо. А мимо шли люди и им было на нас плевать. Никто не спросил, нужна ли мне помощь. Я бы, конечно, ответила, что помощь нужна не мне…

— Я не обиделась, — вставила я фразу, надеясь подарить ему хоть кроху спокойствия для спокойного ответа.

— Я просто… — Крэг будто и не слышал меня. — Просто испугался, что ты не поверила в мою болезнь. Я не изменяю своим принципам. Я не втягиваю тебя в отношения, которые не в силах поддерживать. Просто мне сейчас хорошо с тобой рядом, но я не совсем уверен, что тебе хорошо. И главное — спокойно. И я очень, очень не хочу, — почти касался он губами моего носа, — чтобы ты ломала из-за меня какие-то личные планы. Ты ничем мне не обязана. Я могу спокойно уехать без тебя, хотя мне хотелось бы провести с тобой ещё не одну ночь. Но если у тебя другие серьезные планы на жизнь и тебе есть, чем заняться этот месяц… Или подобные отношения тебе просто-напросто кажутся неприемлемыми… Если ты чувствуешь к своему Джонатану что-то и решила дать ему шанс…

— Думаешь, если бы я к нему хоть что-то чувствовала, я бы спала с тобой сегодня? — выпалила я, чтобы спасти нос от воспламенения.

— А какое отношение эта ночь имеет к чувствам?

Он усмехнулся, а я прошептала — с трудом. Скорее даже прохрипела:

— Никакого. Конечно же, никакого. И все же я не спрашивала Джонатана, будет ли он хранить верность ещё даже не начавшимся отношениям. Чтобы ты знал, я даже не целовалась с ним ни разу. Думаю, это важно для понимания нашего с ним уговора. Я до вокзала даже не знала, что нравлюсь ему… — почти закричала я, но в конце фразы голос окончательно сошел на нет.

— А он до этого разговора тебе нравился? — перебил Крэг мое молчаливое тяжелое дыхание и снова тронул кончиком носа мой вспотевший нос.

— С эстетической стороны. Не больше. И я не понимаю, что может в итоге вырасти из наших с ним отношений. Я не вижу себя во Вьетнаме… Я не влюбилась в эту страну. Я не влюбилась, понимаешь?

Я подалась к нему, чтобы усилить вопрос, а он отшатнулся, но лишь на расстояние вытянутой руки, точно не мог стоять без поддержки стены. Мне тоже пришлось согнуть ногу в колене, точно я собиралась ударить его, если он ответит, что не понимает меня. Или мне жутко хотелось принять позу героини в романтически драматичном кадре немого кино. Ещё бы вернуть вчерашний дождь — тогда б даже при большом желании было б не придраться к атмосферности нашей беседы.