Глаза освоились с темнотой, и я различила вдали крест капеллы и чуть было не сложила молитвенно руки, но удержалась от бесполезного жеста, который вызвал бы в Альберте лишь новый приступ гомерического смеха. Наверное, как и петушиный крик. И мой собственный. Но я его не сдержала, встретившись лицом к лицу с бледным чудищем, поднявшимся из-за ограды могилы.

— Тише! — Альберт прижал мою голову к своей груди. — Это всего лишь статуя. Здесь сейчас только два существа — я и ты. Сторожа не в счет — они мудрый народ и никогда не подойдут к ночным посетителям кладбища. А теперь раздевайся.

Я оторвала себя от плаща Альберта.

— Раздевайся, у нас мало времени! Надо успеть до полуночи.

— А что будет в полночь? — спросила я, хотя ответ меня не интересовал. Меня волновало, что будет со мной сейчас — какая сексуальная фантазия пришла в его больную голову? Ночью я не заметила в нем отклонений от нормы, не считая того, что он кончил после меня. Что он задумал? Распять меня на могильном кресте или превратить в статую — белую и бескровную. Он же вампир в конце-то концов!

— Будет дождь, — ответил безумец тихим спокойным голосом. — Ты ведь не хочешь промокнуть. Здесь и так прохладно. Ну же, поторопись.

И он протянул руки явно за моей одеждой, но разве сейчас я сама могла справиться с узлом на поясе, с ним справиться мог только он. Как и со всем остальным. Я стояла перед ним каменным, уже бескровным, изваянием. И, вместо дождя, по телу катились струи ледяного пота.

— А ты не будешь раздеваться? — голосом робота проскрипела я, хотя и этот ответ не был мне нужен: ему достаточно расстегнуть ширинку.

Альберт аккуратно развесил на соседнем кресте мою одежду. Великолепная вешалка получилась — все отвисится и даже высохнет до утра, когда сюда придет полиция.

— Нет, разреши мне остаться в одежде. Думаю, грудь мешает женщине танцевать всяко меньше, чем нам яйца.

— Мы будем танцевать?

— Спроси меня еще раз! — зарычал или даже закричал Альберт. — Я обещал тебе танец! Я сдерживаю все обещания.

Сердце сжалось, но язык сумел подняться к зубам.

— Тогда расскажи про Баха. Пожалуйста, — Эта просьба оставалась моей последней надеждой.

Альберт на мгновение прикрыл глаза и тряхнул челкой:

— Я же сказал — завтра. Сегодня танец, — он запрокинул голову и с минуту глядел в мрачные небеса. — У нас меньше двух часов, чтобы вернуться в машину сухими,

— Альберт схватил меня за руку. — Ну же, танцуй! Будто у тебя выросли крылья. Танцуй, Вилья! Танцуй! — орал он уже, как безумный.

Но я не могла пошевелить ногой — видно вся кровь прилила к голове, обездвижив остальное тело, чтобы разморозить великий мозг и понять слова Альберта. Он издевается или действительно привез меня потанцевать в такое удивительное место? Неужели его сумасшедшая фантазия ограничится лишь танцем?

От радости я не чувствовала ночной прохлады.

— Почему ты стоишь? Тебе не нравится имя Вилья? Неужто по душе больше имя Невесты Дьявола, как окрестили ритуальных танцовщиц слуги того, чьими распятиями утыкана эта земля?

— Что за ритуал я должна исполнить? — вновь похолодела я.

Альберт вцепился в свои волосы и затряс головой, как в припадке. Я думала, что он сейчас рухнет на колени и начнет биться о могильную плиту. Вернее, я надеялась на это. Но нет, он поднял голову и глядел на меня холодно и властно.

— Танцуй! — отдал он приказ, но я осталась на месте.

— Здесь негде танцевать.

— Как негде? — он обвел рукой просторы древнего кладбища. — Давай, покажи силу, моя маленькая Вилья, и, быть может, из этих могил восстанут мертвые и станут тебе аплодировать.

Я заставила себя пропустить мимо ушей вторую фразу и надавила на жалость:

— Здесь же из-за цветов не видно могильных плит. Здесь столько тонких крестов, которых в темноте я просто не увижу…

— А ты прыгай и крутись, расправь руки как крылья и пари во мраке ночи! — издевался Альберт, в возвращение разума которого я позволила себе на долю секунды уверовать.

— Альберт, пожалуйста…

Просьбу я выговорить уже не смогла, но он подскочил ко мне, обнял, как для танца, и прошептал, почти касаясь моих губ:

— Я вижу в темноте. Мне не нужен свет. И я не позволю тебе оступиться. Это же не испытание женихом невесты, а просто танец двух незнакомцев, которым приятно танцевать друг с другом. И только.

Я проглотила горькую слюну — этот придурок, конечно, ехал без фар, но то были сумерки, и уже горели фонари.

— Обуйся, а то завтра не сможешь ходить.