— У меня нет замка, — Альберт обернулся и вальяжно облокотился на стул. — Уже нет. Разрушился. Даже туристам нечего показывать. Думаешь, я не пригласил бы тебя в гости, будь у меня замок?

Я опустила глаза — это стало бы прекрасным продолжением отпуска.

— И где же ты живешь?

— To здесь, то там. Путешествую… Следую за несчастными. Как-то так.

— А, может, это даже хорошо, что у тебя нет замка? Был бы ты шаблонный вампир.

— Я думаю об этом в том же ключе. Глупо жалеть о том, чего нет. Время замков ушло. Главное, не строить себе воздушных. Верно?

Я кивнула. Завтра мой воздушный замок рухнет. Я поймаю на ладонь единственную оброненную о нем слезу и сдую на все четыре стороны света. Все. Дальше одни улыбки. Всем назло. Нет, всем на радость. И я не забуду, кто меня этому научил. Забыть бы только, как он этому учил. И руки забыть, и губы, и слова… И эти простыни, и свечи… И сладкий привкус последних слез… Какая же гладкая у него щека. И где же он откопал бритву?

— Тебе нравится?

Вместо ответа я хотела вновь поцеловать его, хотя очередной поцелуй уже бы ничего не добавил к нашей последней ночи. Даже холодно не было, и я не искала ногой одеяло. Если я укроюсь, он перестанет меня гладить, а так, может, еще сыграет на моей забывшей про боль спине вальс…

— Я не про щеку, — остановил он пальцем мои губы. — Я вот про это…

Он поднял ладонь к моим глазам, и я зажмурилась, но не от искусственных свечей, а от искусственных камней ожерелья, свисающего с его длинных пальцев.

— Прими это от меня. Но не на память, а на всякий случай. Если вдруг тебе потребуются деньги. Только неси его к проверенным антикварам. Это очень дорогая вещь семнадцатого века. Если спросят, откуда оно, можешь говорить правду — все равно не поверят. Когда мне нужны деньги, я делаю то же самое, и мне, представь себе, не верят, когда я говорю, что это фамильные драгоценности.

Я оттолкнула его руку. Нет! Настоящие бриллианты? Он сдурел!

— Не смей отказываться. И носи спокойно. Никто никогда не подумает, что женщина в здравом уме наденет на шею не фальшивку. Носи. Я многому научился от тебя, и мне действительно доставит радость мысль о том, что эти камни живут и дышат твоим телом. Сейчас они мертвы, и мне их жалко.

Я не могла ему сопротивляться. Замок щелкнул на моей шее, но мои глаза остались в его, в которых играли настоящим огнем искусственные свечи, расставленные вокруг нашей кровати.

— Я ведь даже не вымыла тебе пол…

Альберт расхохотался и рухнул в подушки.

— Где ты взял его?

— В шкатулке в своем тайнике… А, ты про сейчас? Оно в бардачке лежало, вместе с папайей. У меня было предчувствие, что нынче в Зальцбурге оно мне понадобится. Это подарок Моцарта, думай об этом так.

— А что стало с его могилой?

— Козы затоптали, но зато в румынской земле его никто не потревожит переездом. А вообще мы же уже говорили, что тело тлен. Главное — сердце.

— И кровь, — я легла на подушку и попыталась не смотреть на грудь, но бриллианты продолжали мерцать и слепить меня, или это уже прощальные слезы дрожали на ресницах. — Альберт, если ты вампир, то тебе нужна кровь, а не пустое спасибо. Я не знаю, где ты ее обычно берешь, но сейчас тебе не надо далеко за ней ходить.

Повисла тишина. Однако она не была полной — мое сердце разрывало грудь, и ожерелье подпрыгивало, будто в танце.

— Ты права, — глухо отозвался Альберт со своей подушки. — Обычно это действительно маленькое дополнение к спасибо, которое люди дают добровольно. Я уже говорил, что кровь, она как бензин. Очищенный и неочищенный. Очищенный бережнее относится к мотору. Врут, гады, наверное. Но с кровью это работает. От добровольной, насыщенной, вместо страха, благодарностью, сердце меньше изнашивается, и потому я до сих пор жив, а отец мертв. Но не беспокойся за меня. Отец в детстве морил меня голодом, и я привык есть мало и редко.

— Альберт, почему ты отказываешься? Ты столько сделал для меня…

— Я делал это не ради крови, — перебил он резко и зло. — И даже неблагодарные люди не отвращают меня от помощи другим. Я знаю, что ты мне благодарна и без твоей крови. Иногда, когда мне совсем плохо, я сам прошу у людей хоть каплю, только чтобы пережить рассвет. Но сейчас, когда даже ты сама предложила, я откажусь, потому что не умираю с голода.

— Почему? Ты заслужил награду…

— Да потому что это будет больно, а я не хочу причинять тебе боль. Ты слишком много ее вытерпела. Впервые я оказался настолько горьким лекарством.

— Боль? — я села и схватила его за плечи, чтобы он смотрел мне в глаза, а не в потолок. — Альберт, ты представить себе не можешь, как мне было больно до встречи с тобой. Больно? Больно! — я не сумела сдержать дикого смеха и уткнулась в подушку, чтобы чуточку успокоиться. — И это говорит вампир! — я смотрела в его пустые серые глаза, без искринки смеха. — Живые причиняют друг другу куда большую боль каждый день, каждый час и ни секунды не сожалеют об этом. Бери! — Я ткнулась шеей в его губы. — Кусай! Я уверена, это не будет больнее комариного укуса… Ну, ладно, осиного… — шептала я ему в плечо. — Как змеи кусаются я не знаю… Хотя знаю. Очень больно. У тебя так не получится. Ты не женщина и не лучшая подруга.