Она больше не улыбалась, и я обновила ей бокальчик.

— Взять бы тебя да ремнем по филейной части! — выдала тетя Зина уже даже, скажем, зло. — На которую ты ищешь себе приключений!

— Я ищу их немного на другое место, — попыталась сострить я, но тетя Зина оказалась крепким орешком. Даже не улыбнулась!

— Вика, на какие шиши ты собираешься жить?

Настроение сразу испортилось. Обратным билетом рано или поздно, но придется воспользоваться.

— Я найду работу. Уволилась я не из-за Альберта. У меня просто кончилось терпение. Это серпентарий. Если не сказать просто — гадюшник. Я потом на лечение нервов потрачу больше, чем заработаю. Ну порадуйся ты за меня. Ну пожалуйста!

Тетя Зина через силу улыбнулась и подняла бокал. Я — свой.

— За твое женское счастье! — произнесла она сухо.

И все-таки тетя Зина душка! Все она прекрасно понимает!

Альберт, жди меня… Потому что я тебя уже не могу дождаться!

К двум неделям ожидания поездки в пустой квартире добавились еще и два часа ожидания в шумном аэропорту. Мне бы смотреть той ночью не только в зеркало, но и в экран телефона — авиакомпания Вуэлинг загодя прислала сообщение об отложенном рейсе. Да и без этих эсэмэсок ежу должно быть понятно, что испанские самолеты не летают по расписанию. Но моя голова после барселонской открытки работала в совершенно неправильном режиме.

Если целый год я только засыпала с мыслью об Альберте, то теперь я и вставала с этой мыслью, и кофе пила, и одевалась, и в магазин ходила, и в салон… В салон-то еще понятно почему меня понесло с мыслью об Альберте, но в остальное время я должна была вести себя как взрослая, хотя бы немного умная, женщина, но я сделалась вдруг дура дурой. Пусть и влюбленной, но легче от этого не становилось.

— Ты там еще не передумала ехать? — с этого вопроса начинались ежедневные звонки тети Зины.

Потом, в связи с предупреждениями об аномальной жаре в Европе, к увещеваниям относительно безопасности моей пятой точки добавились и нормальные опасения:

— Да ты там сдохнешь!

Сдохнуть я там могла, но не от жары. Вот именно ее я меньше всего опасалась — зная наперед, что Каталонию вскоре ожидают незапланированные дожди.

Подложив руку под голову, я растянулась на трех креслах. Засыпать в пять утра я не собиралась — вообще я лишилась сна вместе с умом — просто так меньше болела спина, о которой к этому лету я успела позабыть. Возможно, физически в моем теле ничего и не поменялось. Это захлестнувшие меня воспоминания о прошлом сентябре вызывали не только душевную боль.

На самом деле, я боялась встречи с Альбертом. Пусть совсем немного, но боялась. После десяти дней абсолютной эйфории, оставаясь внешне целой, я раскололась надвое: влюбленная дурочка мечтала поскорее упасть в объятия Альберта, а прагматичная женщина понимала две вещи: первое, что в кармане у него продолжает лежать обсидиановый ножичек, и второе, что я не такая уж супер-пупер королева, чтобы вызывать меня для культурно-развлекательной программы.

Прагматичка сейчас возымела верх, и потому я приложила ладонь к груди, чтобы удержать взбесившееся сердце на месте, заодно давая себе клятву быть осторожной и сделать все возможное и невозможное, чтобы Альберт ограничился одной стопочкой горячей русской крови. Если ему плохо, то я не отступлюсь от данного обещания и стану благодарным донором, но если ему скучно, то новых пугалок мое сердце может и не выдержать. Как и ожидания самолета.

Мимо слонялись девушки с горящими глазами. Их распирало от предвкушения каникул на Средиземном море. И я им немного завидовала, потому что разумная часть меня, возможно, и предпочла бы в спутники человека, но выбора мне не давали. Я летела к монстру, всецело полагаясь на его благородство.

Сменив кресло зала ожидания на кресло самолета, я переключилась мысленно на Димку, который и стал причиной нашего с Альбертом знакомства. Думать о нем не хотелось, но отформатировать жесткий диск памяти все не получалось. Димка не встретил меня в аэропорту, но спустя две недели притащился ко мне на работу. Боялся, что дома я просто-напросто не открою дверь, а тут на глазах у изумленной публики пришлось принять букет. И даже с улыбкой.

На улице швырнуть розы в урну тоже не получилось: во-первых, не нашлось пустых, а во-вторых, сработал внутренний цензор — с цветами так не поступают. И я сделала то, на что до встречи с Альбертом не решилась бы ни при каких обстоятельствах: подошла к уставшей женщине и отдала ей букет. Как в мультике — просто так. А совсем не для того, чтобы увидеть поджатые губы Димки. Недоуменная улыбка незнакомки была куда приятнее.

А с Димкой следовало поговорить и жирным маркером обвести все точки над буквой «ё» — ё-моё, ну нельзя же быть настолько тупым! Когда Димка сквозь зубы процедил приглашение на чашечку кофе, я согласилась, не раздумывая и минуты.

Разговор был нужен нам обоим. Мне — короткий. Как раз на пару глотков эспрессо. Однако товарищ заготовил длиннющую вступительную речь, вместо того, чтобы коротко спросить: ты согласна вернуться ко мне? И я бы четко ответила — нет. Его в моей жизни не будет, как и сахара в моем кофе.

К чему весь этот пафос: типа, он должен был поступить, как мужчина, а не отказываться от ребенка. Как мужчина? Настоящие мужчины не спят с лучшими подругами невест. Неужели прописные истины в современном мире следует озвучивать в лицо?