— Святая вода, — рассмеялся он, когда я закрыла лицо ладонями, ограждая себя от брызг, летящих с его головы.

— Что это за вода?

— Святая, — теперь Пабло не улыбался. — Саркофаг десятого века, кажется. Двое святых, правда, из него куда-то делись, а пористый мрамор пропускает дождевую воду, вот она и скапливается под крышкой — кто-то верит в ее силу, но я не уверен, что кто-то когда-то пил ее из крана. Попробуешь?

Я тоже больше не улыбалась.

— Я думала, мы собираем ее для Альберта.

— Да, сейчас куплю тебе сладкого сока, чтобы у нас была банка.

— Значит, это никакое не чудо? — спросила я, уже одевшись в сухое и даже обувшись. — А что же ученые не могут тогда объяснить?

— Веру людей в ее чудодейственные свойства. Иначе не ставили бы решетку.

Я схватила его за руку. Мокрую. Он обернулся.

— А ты веришь?

Пабло в ответ сжал губы и выдал шепотом:

— Мне кажется, что верить должны не мы, а Альберто. Тебе так не кажется, нет?

— А во что он вообще верит? — я спрашивала таким же дрожащим полушепотом.

— Он верит в любовь. И эту веру точно нельзя объяснить ни одной научной теорией. Я не верил, что ты приедешь. Не верил даже на сотую долю процента.

— Если бы ты просто позвонил…

Пабло вырвал руку и сжал мне плечи.

— Господи, Вики! — он говорил сквозь сжатые, обнаженные в оскале зубы. — Я же хотел тебя убить. Думаешь, это легко? Чем больше я рисовал тебя, тем больше ты обретала для меня плоть. И это становилось тем же самым, что убить собственного ребенка или свою женщину. Это перестало быть просто именем в сети. Это стало тобой, — он снова вдавливал пальцы мне в плоть, точно в податливую глину, вминая кожу в кости. Но в отличие от глины, мне было больно, но я снова терпела.

— Я ведь и сейчас, не задумываясь, пожертвую тобой ради него. И собой. Я уже сказал это. Только моя смерть будет бесполезной. Но если ты умрешь, я, конечно, не убью себя, потому что не имею права быть настолько эгоистом, но буду сильно мучиться. Очень и очень сильно. А сейчас пойдем, а то придется ночевать под открытым небом, когда нас запрут в аббатстве.

Пабло втащил меня по склону, держа здоровое запястье железными пальцами, и усадил в машину. Ехать — не больше пяти минут. Улочки узкие и все под наклоном, точно горный серпантин. Мы оставили машину около рынка и пошли вверх пешком. Аббатство затесалось среди желтых двухэтажных домиков, но мы прошли мимо, до крохотного супермаркета, где Пабло взял связку бананов, булочки с шоколадным наполнителем и бутылку вина — черную с красивой красной бабочкой.

— Ты его пил?

— Нет, просто красивая этикетка. Верно ведь?

Я не могла не согласиться. И даже рассмеялась — нервно. Выбирать вино с человеком, который пытался тебя убить и обещает сделать это в ближайшем будущем, — за гранью разумного. Впрочем, весь этот год ни в какие рамки разумного не влезает: умные люди не верят в существование демонов, колдунов и вампиров, а дураки с ними со всеми встречаются!

— Да, нам вот этот, футбольный…

Пабло явно говорил с кассиром по-французски, и я поняла его фразу скорее по жесту. Мужик сорвал с кассы синий пакет с восхвалением нынешних чемпионов мира-французов и протянул Пабло уже наполненным нашими покупками. Мы спустились к дверям аббатства и вошли в садик, где подле информационного стенда примостилась скамеечка.

— Пей сок.

Пабло протянул мне открытую бутылку, и я принялась заполнять сладкой жидкостью свой полупустой желудок. Потом он протянул мне половину булочки, а сам съел вторую. Я предложила ему чуть сока, на самом дне банки. Он допил его и сказал, что сейчас вернется. Я осталась сидеть на скамейке, не в силах сделать без поддержки даже одного шага.

Вскоре Пабло вернулся и сунул чисто вымытую бутылку в футбольный пакет, а потом закинул его за плечо и протянул мне руку. Мы вошли в здание офиса по туризму, заставленного всякой бумажной продукцией и сувенирами, отсыпали в руку смотрителя восемь евро и пошли дальше, провожаемые недоуменным взглядом: подсохнуть мы не успели. Особенно Пабло.

Аббатство из серого камня с яркой черепичной крышей встретило нас тишиной. Мы прошагали по галерее вокруг садика, где я держалась за руку Пабло и за колонны, пока не остановились подле заветной решетки. Серый низкий саркофаг с медным краником, прилепленным сбоку, напоминал сундук на ножках. Над ним в стене был выбит крест, и Пабло при мне перекрестился и что-то там даже прошептал. Я же стояла с гордо оттянутыми лопатками, чувствуя спиной каждую новую ссадину.

— Пойдем в церковь, — позвал неожиданно Пабло.

И я краем глаза заметила позади нас в садике еще какую-то пару. Увы, даже в такой поздний час мы оказались здесь не одни. Будем ждать. Внутри церкви было прохладно и сумрачно, как и подобает быть старым каменным романским церквям, где единственным украшением служат сверкающий трубами орган и яркие фигуры святых в нишах. Какие-то статуэтки, особенно женские, по исполнению затыкали за пояса восковые фигуры из знаменитых музеев. Особенно глаза. Я больше минуты стояла подле каждого из святых, не в силах отвести глаз от проникновенных лиц. Даже ангелы, парящие в нишах, казались настолько живыми, что я начала слышать шелест их крыльев.