Шрифт:
Я выпрямилась и почти откинулась назад под тяжестью невидимых крыльев. Ох, как бы мне хотелось скинуть с плеч этот груз! Как бы мне хотелось… До слез, которые проступили сквозь сомкнутые ресницы. Альберт специально усадил меня к себе спиной, чтобы не заставлять меня прятать глаза. Он знает, что мне сейчас безумно плохо. Милый Альберт всегда на один шаг впереди моих желаний…
— Что ты делаешь здесь? — спросила я после пары минут тишины, которые я изо всех сил старалась не испортить своими рыданиями. Но голос все же немного дрожал, как и дрожали мои плечи и натянутые нервы. — В этом каменном мешке?
— Пабло мечтал познакомиться с тобой, — продолжил Альберт, напрочь игнорируя мой вопрос. — Ты ведь знаешь про Ольгу Пикассо?
— Узнала в музее.
Что ж… Альберт хочет говорить о правнуке, пусть говорит.
— Ты ведь тоже танцуешь…
Он растягивал слова, как-то уж очень неестественно, точно нарочно тянул время. Может, Пабло прав — и Альберт не желал меня видеть и сейчас тяготится моим присутствием?
— Я видела портреты. Они мне понравились. Как и другие работы Пабло.
Мне пришлось заполнить паузу этим признанием. Я не лгала, я говорила чистую правду. Как художник, Пабло мне очень нравился. Во всяком случае, я сравнивала его таланты со своими, и он выигрывал даже в танцах.
— Пабло сказал, что хочет дорисовать мои глаза.
— Какие глаза? — спросил Альберт слишком быстро и даже зашевелился в своем углу или где он там сидел.
— На картинах…
Через несколько фраз я поняла, что Альберт не видел картин, но с моих слов явно ими заинтересовался.
— Я обещала попозировать ему, чтобы он мог дописать глаза с натуры. Мы должны были сделать это сегодня утром, но он вдруг решил привезти меня к тебе.
— Я бы на его месте сделал тоже самое, — усмехнулся Альберт. — Эффект вышел бы один и тот же… Никакой!
Последнее слово снова сотрясло каменные стены, и Альберт зашевелился сильнее, но не придвинулся ко мне даже на сантиметр.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
Голос дрогнул, но вопрос был задан, и ответом на него повисла жуткая тишина. Даже вода перестала капать.
— Да.
Последовала пауза, за которую мое сердце должно было ударить хотя бы раз пять, но не ударило ни разу.
— Я хочу, чтобы ты ушла. Я сейчас положу рядом с тобой ключ. Ты изловчишься и откроешь решетку, а потом закроешь ее с другой стороны и бросишь мне ключ на лестницу. Договорились? Не оборачивайся!
Он закричал это почти истерически, когда я просто повела в сторону рукой.
— Я не разрешал тебе этого делать и не разрешу, — прохрипел Альберт шепотом.
— Сиди смирно. Сейчас я положу ключ…
Он шумно сглотнул, и только тогда я поняла, что он все это время находился от меня совсем близко. На расстоянии вытянутой руки.
— Я уйду. Обещаю.
Ключ звякнул, и я машинально протянула к нему руку, но схватила пальцы Альберта — жесткая кожа перчаток будто приклеилась к моей горячей влажной ладони. Он не отдернул руку, точно действительно боялся причинить мне боль. Мои пальцы, словно ножки паука, поползли вверх и наткнулись на пуговицу манжета — перчатки уходили под него, и я поползла вверх по рукаву, плечу, шее и замерла.
— Не оборачивайся, прошу тебя…
Его голос действительно звучал умоляюще. Я чувствовала в нем слезы. Его шея тоже была стянута шершавой кожей, но это не была кожа перчаток и на пальцах тоже не было никаких перчаток — то была его собственная кожа. Перестав дышать, я коснулась щеки, и моя рука утонула в ладони Альберта.
— Не оборачивайся, — повторил он почти что мне на ухо, которое горело без всякого прикосновения к нему желанных губ.
— Что это?
Это все, что мог произнести мой пересохший рот.
— Старость и смерть. Вот что это. Не ожидала, да?
Я замотала головой, да так быстро, что сумела заметить белую и пышную, словно пух, прядь.
— Как так? — ничего другого не могло сейчас вылететь из моего рта.
— Ну… Как-то так… Все умирают. Почему я должен быть исключением?
— Как так…
— Виктория, я не знаю ответа… Да если бы и знал, то не сказал бы тебе. Какая разница теперь..
— Разреши мне обернуться, раз разрешил до себя дотронуться.
— Разрешаю.