— Спрашиваю конкретно, ты в жизни школы участие принимать будешь, помогать отстраивать учебный процесс будешь?

— Я на это не нанимался.

— А на что ты нанимался?

— Я буду приходить, чтоб меня учили.

— И кому ты, такой красивый, нужен? — я перешел на легкую издевку. Зал то молчал, то смеялся, но похоже у меня были единомышленники.

— А тебе-то какое дело? Или побежишь закладывать?

— Чтобы тебя заложить, никуда бежать не надо. Ты сам себя закладываешь — все учителя, включая директора, здесь. А надо мне это потому, что мне не все равно, кто рядом со мной учится. А оболтусов, которые сидят по задним стенкам, да только и делают, что воняют, мне вообще видеть в школе не хочется. Я бы вас, уродов… — страшная рожа возникла у меня автоматически и к месту.

— Не тебе решать, урод, — вернул мне Серега мой пассаж.

— А вот тут ты, милый, ошибаешься, еще как мне… Товарищи, кто хочет остаться тупым выродком и не будет помогать учителям нас учить, остаются в зале, а остальных прошу на сцену. Я и учителя хотят видеть вживую, есть ли в нашем коллективе толковые ребята, на которых можно положиться.

Я чуток манипулировал. Первыми встали несколько девочек из старших классов, потом Ухо и другие командиры, поток нарастал. Вскоре осталось человек десять, но былой бодрости в них уже не было.

— Ну а вы? тупые ублюдки или все-таки нормальные люди? — Это их добило и на сцену поднялись все, кроме Сергея. — Он не хочет быть с нами, давайте освободим его от необходимости ходить в школу. Кто за то, чтобы отчислить Сергея из школы, прошу голосовать.

Начали подниматься руки, и когда их стало значительное количество, я резко закончил:

— Кто против — нет, кто воздержался — нет. Единогласно. Нонна Николаевна, прошу утвердить решение общего собрания, — сказал я. А потом надавил:

— И непременно — сейчас!

Нонна Николаевна встала. Выглядела она немного обалдело.

— Я не могу отчислить ученика из школы, но могу не допускать его до занятий.

И, повернувшись к Сергею, подпустила металла:

— Это означает, что придешь сдавать выпускные экзамены. Не сдашь — останешься на второй год, сдашь — получишь аттестат. А теперь — свободен.

Остальное оказалось делом техники. Поручили все решить Совету Командиров и доложить собранию. Командиры ввели институт дежурных по школе из числа командиров, которые следят за выполнением расписания. Выбрали трех девочек составлять совместно с директором расписание. В общем, утром расписание висело на стене, а Ухо с повязкой объяснял всем желающим, куда бежать и с какой скоростью. Желающих послушать повторное объяснение не было. Смеха было много, беготни добавилось, но опоздания прекратились. Заскрипели перьевые ручки вместе с мозгами, зацокали чернильницы, зашевелились губы, повторяя услышанное — "история" сделала очередной поворот и покатилась, набирая скорость. Коллектив чуть-чуть повзрослел. Его прекрасную мордашку увидел уже не только я, но и Нонна Николаевна. С такими темпами за месяц-два перейдем на второй уровень.

Мы с мамой сидели, обнявшись, на моей кровати в полной темноте, лишь из окна светила луна, покрыв всю мебель в нашей комнате серебристой пылью.

— Сыночек, ты так мало ешь и совсем не спишь, — обстановка позволяла говорить только шепотом. — Сейчас опять убежишь? Зачем тебе эта гитара, поспал бы лучше, — она говорила просто так, потому что по-другому не могла, понимая, что я все-равно уйду.

— Мамуля, а ты хочешь вернуться в Ленинград, к папе?

— Ой, не знаю, сыночек. Сердце по нему болит. Как он там? Что ест? Как подумаю, так хочу поехать, но ведь ты со мной не поедешь? — то ли спросила, то ли утвердила она.

— Нет не могу, мне не дадут, да и не хочу я. Здесь делаются все мои задумки, за всем пригляд нужен.

— Я понимаю, вот и мучаюсь: и тебя оставить не хочу, и за папу переживаю.

Мы опять надолго замолчали. Под боком у мамы было так уютно и тепло, как в детстве. А еще мамин запах, сейчас я его чувствовал очень остро, даже голова немного кружилась.

— Зато ты можешь мной гордиться и хвастаться, — сказал я невпопад.

— От этого мне только стыдно и неловко, не нужно мне этого. Я к тебе, такому, не имею никакого отношения. — Еще чуть-чуть и мама заплачет, хотя для нее это почти немыслимо — она никогда не плакала. Видать, накипело. Как же мне ее жалко! Это единственное, что существенно отравляло мою сегодняшнюю жизнь.

— Мам, а ты не хочешь пойти учиться?

— Ой, сыночек, куда же я пойду? Я, почти старуха, буду сидеть среди молоденьких мальчиков и девочек. Срамота одна.

— Мамуля, давай, ты пойдешь в институт Герцена и будешь преподавать русский и литературу. Я, например, не знаю второго человека, кто бы так оптимистично воспринимал даже трагические вещи. Вот и научишь этому детишек.

— Не получится у меня. А как же ты, папа?

— Мы уже не дети. Скорее я могу тебе помочь, чем ты мне. А вместо меня у тебя будет много детишек. Пойдешь в начальные классы, чтобы с глупыми тинейджерами не бодаться, а?

— Ну, не знаю сыночек, — слово было сказано, и оно явно упало, куда надо, теперь необходимо его выносить. Мама была не способна принимать быстрые решения, но и просто так отбрасывать серьезные мысли она тоже была не привыкла.