— Не слушайте Игоря Петровича и читайте его книжки, они мудрые, — не вставая, выкрикнула Нонна Николаевна, а зал рассмеялся.

— А можно мне сказать? — на галерке изо всех сил тянулась девичья ручонка, а вслед за ней поднялась Наташа Лисовская. — Я наконец-то поняла, что с Нонной Николаевной не так.

Тут уж публика удержаться никак не смогла и вжарила молодецким педагогическим смехом, который не стихал минут пять.

— А чего вы смеетесь? Посмотрите на Нонну Николаевну, разве она похожа на директора школы? Вот и я говорю, что не похожа, а вы смеетесь. А теперь я поняла, она или командир Октябрьского полка или директор Октябрьского завода, вот она кто!

Этим выступлением девочка окончательно сорвала наше собрание, потому что после нее никто высказываться не захотел.

Игорь Иванович Сеньшов собрал совещание педагогического коллектива своей новой школы. Располагалась она в поселке с загадочным названием Большой Сабск. Сеньшов приехал сюда вчера, познакомился с директрисой, теперь уже бывшей, принял нехитрые дела, нашел комнату в частном и почти незаселенном доме в двух шагах от школы и теперь был готов к педагогическим победам.

С каждым часом проведенном в Большом Сабске он все лучше понимал слова Нонны Николаевны об унылости и беспросветности сельской жизни. В большом селе, где только в школе учатся двести двадцать два ребенка, в двухстах с небольшим километрах от колыбели революции, не было электричества. Вообще, совсем, абсолютно, даже в школе, даже в правлении колхоза. Небольшой бензиновый генератор молотил только в ремонтных мастерских.

Высоковольтная подстанция располагается в двенадцати километрах от села. Там же проходит трасса Ленинград-Таллин, а в Большой Сабск в распутицу можно заехать только на лошади. Вокруг растут вековые сосны, а заготовка леса отсутствует, потому что железнодорожная ветка проходит в трех километрах в стороне, за озером. В сельмаге продаются только керосин, спички и соль. Мычат коровы, кричат и носятся дети, пахнет навозом. Половина детей в школу не пришла, а вторая пришла, только чтобы посмотреть на нового директора. Во всяком случае, было похоже на то. На дворе 1966 год, а картинка из восемнадцатого века, если не раньше. Единственные свидетельства цивилизации — клуб, куда раз в месяц приезжает передвижка с фильмом, два трактора, которые стоят рядом с чьими-то домами, автобус до Кингисеппа, который приходит раз в два дня, и, собственно, сама школа, где нет света, но есть ученики, которые, правда, приходят заниматься не каждый день. Еще есть Церковь, небольшая, но симпатичная и ухоженная.

Во всем этом убожестве, как ни странно, Игорь Иванович обнаружил и положительный момент — у населения нет подавленности и угрюмости, разве что немного фатализма. Хотя, скорее всего, это только поверхностное впечатление, потому что, как сказала директриса, село стремительно сокращается, а парни после армии, как правило, домой не возвращаются.

"Н-да…, полководец говорите, любезная Нонна Николаевна!" — с саркастической ухмылкой вспомнил Игорь Иванович. Нонна Николаевна на пять лет моложе Игоря Ивановича, как и он, директор школы, но ему даже мысленно не удается назвать ее по имени. Перед ней он чувствует себя не коллегой, а каким-то бандерлогом под немигающим взглядом питона Каа.

Еще больше настроение упало, когда он увидел своих педагогов, которые в образе некрасовских селянок, заходили в кабинет. Все в одном возрасте, далеко за сорок, все в одинаковых длинных сарафанах, все в кирзовых сапогах, об отсутствии которых он тоже начал жалеть, — они были похожи скорее на танцевальную группу хора Пятницкого, чем на просветителей сельской молодежи. "Я полководец, а это мои сержанты!" — тут он не выдержал и расхохотался, чему педагогические матроны несказанно удивились.

— А чему вы смеетесь, можно полюбопытствовать? — очень литературным языком спросила одна из них.

— Простите, ради Бога. Просто, когда вас увидел, вспомнил анекдот, — он начал импровизировать на ходу, рассказал что-то про Колобка, но напряжение не уменьшилось. — Давайте знакомиться, а потом вы мне расскажите, как тут у вас все устроено, хорошо?…

В итоге выяснилось, что дела в школе происходили, как и везде на селе, то есть никак, но при этом без трагизма и душевного самобичевания. Зимой, например, занятий было не более двух-трех часов в день. Домашние задания ребята, как правило, не делали, потому что "не-ча керосин жечь!".

Увидев в окно подъезжающий автобус, Сеньшов резко закончил совещание и, ничего толком не сказав своим учителям, собрался и поехал в Кингисепп. Надо было начинать трясти все "вертикали власти", а то стоят столбами без всякого видимого проку. Откладывать свои дела или перекладывать их на чьи-то плечи Игорь Иванович позволить себе не мог, как не мог подвести Нонну Николаевну. Так что битва началась, и он будет трясти начальство, чтобы построить нормальную дорогу в село, провести свет и газ, организовать погрузочно-разгрузочные железнодорожный и речной терминалы.

"Вертикаль" трястись не пожелала, она величественно стояла и не сподобилась даже заметить несчастного директора школы из заштатного села, у нее было гораздо более увлекательное дело, а именно: делить возможные плюшки от введения в их районе Свободной Экономической Зоны. Все руководители энергично совещались, пытаясь за этими тремя словами, которые составляли всю информацию, которая только и была им известна о грядущих переменах, вскрыть непростую суть этого явления. Получалось не очень, потому что самый грамотный из них, секретарь райкома партии, ничего не смог вычитать даже у классиков марксизма и в решениях Пленумов, которые он регулярно конспектировал. Что уж говорить об остальных, которые и с образованием, и с книгой особо не дружили, но были преданы и всегда готовы.