— Не знаю…

— Не увиливайте, раз начали этот разговор. Так, значит, Бог и инопланетяне. Наше материалистическое сознание связь с Богом, скорее всего, не допускает, а значит, мне никто не предъявит претензий, что я скрываю свои связи с ним. Чего нет — того нет. Инопланетяне, если они способны вытворять такие штуки, намного, на бесконечно много опережают нас в развитии, так? — Симонов кивнул. — Так намного, что это почти то же самое, что Бог, и мы возвращаемся к первому вопросу. Правда, наше сознание может допустить инопланетян, но как бы там ни было, претензии не ко мне, а к ним, проклятым, которые купили мою бессмертную душу… Остались законы природы, которые я вдруг познал в семилетнем возрасте и скрываю от всего человечества. На глупость не похоже? — Я опять уперся взглядом в переносицу Модеста Сергеевича. — А вы с кем-нибудь могли бы обсудить эту тему?

— Я не знаю. Вернее, знаю, что специалистов по таким вопросам у меня нет. Говорят, в Москве есть лаборатория мозга…, но у меня нет выхода на нее.

— Они здесь были, их руководитель — Симонов Павел Васильевич. Поговорил со мной, погипнотизировал и отстал.

— И что сказал?

— А вам-то зачем?

— Да страшно интересно. Хочется же найти хоть одно правдоподобное объяснение.

— Слушайте, Модест Сергеевич. Вы сюда идете работать, а не копаться в моих мозгах. Меня от вас интересует запуск производства газовых и электрических водогреев с какой-никакой автоматикой…

Мы ходили по разным цехам, и Модест Сергеевич задавал много вопросов. Меня напрягало то, что к технологиям и собственно производству большинство вопросов не имели никакого отношения.

— Модест Сергеевич! А какие у вас планы на сегодня-завтра-послезавтра? Каково ваше решение, наконец?

— Я бы хотел денек осмотреться, а потом поехать в Таллин, собираться и переезжать сюда, а что?

— Что что? Мне надо понимать перспективы работы с вами. Я довольно занятой человек и проводить вам экскурсии просто так у меня нет времени, тем более что, судя по вопросам, сами производства вас интересуют мало. "Я давно антирисуюсь, ты не засланный ли к нам…", — я голосом Филатова продекламировал короткую цитатку из "Федота-стрельца", и, видит Бог, он вздрогнул, или на мгновение напрягся. — Модест Сергеевич, колись, зачем ты здесь и от кого? — по его реакциям стало абсолютно понятно, что я угадал.

— С чего вы взяли?

— А с того, что ты вдруг, сразу после безобидного стишка про засланного казачка, начал дергаться в разговоре с восьмилетним пацаном. Мне скрывать нечего, спрашивай, что тебе надо узнать и проваливай. Только… только для пенсионного проживания тебе не подойдет ни Кингисепп, ни Октябрьск, я так думаю. Все зависит от твоего выбора.

— Кто же ты такой?

— Мы это обсуждали, и пока других версий не появилось, дальше…

— Кто придумал идею "Рыночного социализма"?

— Название мое, а проработка идеи принадлежит Либерману. Мое участие консультативное, высказывал свое мнение, на мой взгляд, довольно дилетантское, но всем нравится: и Либерману, и Кутепову, и Косыгину. Мне не жалко, но совсем неинтересно. Пусть взрослые ребята занимаются своими фантиками, а у меня они другие.

— Какие?

— Я педагог, и все мои интересы лежат в области создания коллективов, воспитания детей и взрослых, в области раннего развития детей и так далее. Я мечтаю, например, сделать так, чтобы по итогам школы дети получали уже высшее образование, чтобы у них был опыт руководства людьми, производствами, процессами. Как-то так.

— А зачем все эти производства, СЭЗ?

— Так, вы из Москвы, о СЭЗ от меня вы слышать не могли. Вы "Педагогическую поэму" читали, кино смотрели? Зачем все это надо было А. С. Макаренко? Чтобы создать для детей взрослые условия жизни. Чтобы научиться играть в футбол, надо играть в футбол; а чтобы стать взрослым, надо жить взрослой жизнью. А СЭЗ нужна, я имею в виду мне, а не кому-то еще, чтобы распространить наш школьный опыт на весь район и отработать механизм автоматического тиражирования авторских школ, построенных по нашим "технологиям". Второго дна здесь нет, сколько не препарируйте.

— Вы выбили себе довольно большие преференции, зачем? Чтобы тиражировать школы, условия должны быть одинаковыми для всех.

— Браво! Вот эти условия для всех мы и создаем в рамках СЭЗ. Тиражировать я планирую эти условия, а школы возникнут сами по себе.

— Я не знаю, как это все назвать!

— Не только вы, но и я! Мы идем на ощупь, а критерием правильности нашего пути являются вон те люди. Идите, поговорите с ними и поймете, что я имею в виду. Кстати, именно поэтому мне нет никакого дела до всяких там государственных резонов. Меня интересуют резоны тех людей, которые со мной в одной команде.

— Вы создаете партию или какое-то движение?

— Я создаю нормальные условия для нормальной, хорошей жизни, все остальное — от лукавого.

— Вы верите в Бога?

— Да, верю. Не в Иисуса, не в Церковь, но в Бога. Это он сделал со мной эту шутку.

Надо признать, что Модест Сергеевич был изобретателен в своих вопросах, их было много, они повторялись, сталкивались, взаимно исключались и дополнялись, он не оставлял время на раздумья — такой типичный допрос с пристрастием. В какой-то момент, видимо, когда он почувствовал, что может верить моим словам, мы двинулись быстрее. Я рассказал все, что знал, что замышлял и что планирую на ближайшие полгода. Дальше у меня по плану поездка в Америку, а знать об этом пока никому не обязательно.