— У тебя нет выбора. Ты — моя жена.

— Вы обещали… — прошептала Валентина одними губами. — Вы обещали… дать мне время. Не надо, пожалуйста…

Александр вытащил из-под нее руку и убрал с ее бледного лица все еще влажные волосы.

— А ты обещаешь меня полюбить?

Она кивнула.

— Тогда спи, Тина… Но я все равно буду крепко держать тебя. Ты — большая обманщица…

— Я больше никогда не буду вам лгать, я обещаю…

— Вот уже и первая ложь. Ты — вилья. Вильи не держат обещаний.

— Как и вампиры? — прошептала Валентина, пытаясь увернуться от поцелуя.

— Да…

Он поймал ее губы и принялся искать последнюю застегнутую на рубашке пуговицу.

— Пожалуйста…

— Пожалуйста, не бойся… — он осторожно коснулся ее шеи. — Я больше не могу тебя укусить. Не могу убить. Мы мертвы. Мы оба мертвы… И я знаю твое мертвое тело лучше, чем знаешь его ты… Как же я могу показать тебе дочь раньше причины ее рождения? Где логика?

Он снова смотрел ей в глаза и видел их большими, как у живой.

— Тина, поцелуй меня первой и ты не пожалеешь об этом.

Она кивнула и потянулась руками к собственной груди, чтобы снять расстегнутую им рубашку, но лишь получила небольшую свободу, как рванула к краю кровати, но Александр поймал ее за ногу и подтянул к себе.

— Я же сказал, что не пущу! — прорычал он, освобождая от рубашки вторую ее руку. — Мы почти год прожили вместе. Я выучил все твои хитрости, вилья!

Валентина зажмурилась, увидев приближение его губ.

— Тина, обуздай свою природу, — он прижался губами к ее холодной щеке. — Не рвись в склеп. Они уже спрятали твои крылья. Их больше там нет.

— Какие крылья? — прошептала Валентина, так и не открыв глаз.

— Ты купила обережную рубаху и веришь, что сможешь обернуться лебедем, как только ее наденешь. Ты мечтаешь улететь от меня и от нашей дочери.

— Почему? — открыла наконец глаза Валентина.

— Не знаю, — пожал плечами граф, подтягивая ее обратно к подушкам. — Наверное, потому что не любишь меня.

— А дочь?

— И дочь не любишь, потому что она — моя, — Александр провел носом по ее щеке. — Так ты меня поцелуешь или мне целовать тебя самому?

— Целуйте сами. Мне страшно.

— Как любой невесте в первую брачную ночь…

Александр стянул с ноги войлочный сапог и запустил им в дверь. Он упал тихо, но Дору все же отошел от двери. Ива тут же выглянула в коридор из детской.

— Как это все понимать? — спросила она, стирая салфеткой со своих губ красную помаду. На ней уже было простое длинное платье.

— А чего ты хочешь понять? — пожал плечами юный граф. — Мы в сказке живем! У нас тут все через… одно место… Эта дура даже воскреснуть решила не на Пасху. Ну что?

Эмиль остановился у лестницы.

— Серджиу положил рубаху обратно в ларец под Библию и распятие. Сеньор Буэно приказал положить все это в погреб, объясняя такое свое решение тем, что вильи не выкосят алкогольных паров.

— А если он не прав? И она найдет рубаху и улетит? — выдохнул Дору.

Эмиль взглянул на свои руки.

— Тогда до следующей весны вниз башками под крышей висеть будем!

— А, может, чеснок в нее завернуть? — подала голос Ива.

Эмиль тяжело выдохнул:

— Чеснок? При чем тут вилья и чеснок?

— А чего она боится?

— Наша вилья, Ива, ничего не боится! Кроме поцелуев мужа. Верно, Дору?

Тот откинул с лица челку.

 — Мне кажется, уже и этого не боится.

— Неужели она ребенка бросит? — не унималась Ива.

— Ну ты же сама мне сказку читала: женился мужик на прекрасной вилье, спрятав ее крылья. Родила она ему сына и стала умолять потанцевать одну ночь с подружками со своими… Ну, тот на радостях и дал ей крылья. Тоже не верил, что ребенка оставит, а она…

— Не люблю я трансильванские сказки, — насупилась Ива. — Мне больше по душе русская, которую Катерина рассказывала. Там царевич крадет рубаху у одного из лебедей, а лебедь потом дочкой князя Тьмы оказывается, имя не помню, и просит вернуть ей крылья и за это помогает справиться с отцом, а дальше они жили долго и счастливо.

— Врут все русские сказки, — убежденно выдал Дору. — Трансильванские правдивее. Мы убедились на собственной шкуре, пока вы путешествовали. С летучей мышью было бы намного проще, чем с этим белым лебедем.