Август задрал когда-то черную, а теперь выцветшую футболку и пощупал впалый живот – больно. Потом заправил ткань под ремень и по стеночке добрел в вестибюль, где из толпы, образованной вышедшими из столовой и мимо проходившими виновника столпотворения даже высокому Августу было не разглядеть. Так что он запрыгнул на скамью, подняв переполох в стайке младшеклассниц, и скорее по привычке достал из рюкзака щепку, чтобы взглянуть на новенького сквозь щель в деревяшке.

Он спрыгнул со скамьи, которую хихикая стали расшатывать мелкие девчонки и молча вышел к раковинам, где сунул голову под холодный поток. Хвост. У новенького не было ног, но был змеиный хвост, который под мороком безвольных ног, стянутых ремнем, не был виден человеческому глазу.

В столовую Август так и не зашел.

3.

Нож выскользнул из потных рук и Август, устав локтями и коленкой – всем телом – пытаться удержать птицу, отступил, тяжело дыша и оправляя болтающийся на нем бушлат с чужого плеча. Гусак, почуяв победу, ужом извернулся и, помогая себе гибкой долгой шеей, – чертовски крепкой в самом деле – крыльями и лапами взбил снег и перевернулся, чтобы, отряхнув озябшие лапы, преспокойно двинуться в сторону леса. Теперь, побывав на пороге смерти, гусь звал товарищей, последнего из которых доели еще на позапрошлой неделе.

Август, скосив темный глаз, глядел на его походку вразвалочку и пытался не думать о том, как вкусно шкворчат в духовке гусиные бедра. Надо было заточить заранее нож, чтоб не мучиться сейчас с бесполезной железкой! Как ни здорово было просто валяться, пялясь в мутное, набрякшее будущим снегом небо, но добыча уходила и лодыжки, обожженные пробравшимся в ботинки снегом, начали неметь. Мальчик перекатился на четвереньки и, отряхнув налипший снег с колен, бодро зашагал в сторону рощи. Покуда дорога, утрамбованная молоковозом, не завернула вниз, в поля, он даже не смотрел под ноги, но теперь осторожничал, шагая по укрытому снегом полю – всегда можно было угодить в завивку и получить чужое проклятие. Он видел такое однажды: в июле, когда жнут пшеницу, соседка Кузьмичиха нашла на своем поле колтун из скрученных вместе колосьев, а внутри тряпку с яичной скорлупой. Август тогда как раз вишни на границе участков собирал и слышал вопль женщины – она не заметила и срезала серпом завитый клок.

Полгода спустя померла ни с чего. Не ела ничего и даже церковник не помог, хотя пришел с настоящей Стрекозой, серебряной, с прозрачными крылышками и с чароитовым камнем по спинке. Освятил ей дом, ободрил надеждой на будущее, на весну, полную стрекоз – все одно не помогло. И врач приходил, сказал, мол, четвертая стадия, а это не лечится.

Птицу надо было догнать, но не только это дело гнало его в лес: карман штанов жег утренний трофей – кристалл брата. Тимур был седьмом классе, и как всегда хотел сделать домашнее задание лучше всех. Да только где он этот ваш медный купорос найдет? Купите в хозяйственном магазине, подумать только! Дед Тимура в город если и возьмет, то только на выходных, а самому автостопом.. единственный вариант, и Август даже собрался ранним утром, да только дед, вставший с петухами, кликнул лезть на крышу, продувать печную трубу, а слез на землю он уже весь в саже и тут же помчался замешивать свиньям, получив для ускорения очередную оплеуху. Потом уже незаметно ведро воды на плите не нагреешь, чтоб помыться да втихую выйти через поля к шоссе – дед прицепится как клещ, а куда, а зачем, не ври, чертеныш, знаем мы ваше домашнее задание, от работы отлынивать вздумал?

Братишка же на местной свалке нарыл очередную колбочку из-под просроченного сиропа от кашля, но вместо привычной забродившей жижи вылил в банку для эксперимента алую, сияющую в лучах восхода на подоконнике воду. Для основы под соляной кристалл взял тот фиолетовый камень, что Август оставил на столе, привязал его к нитке и газетой прошлогодней банку накрыл – мол, чтоб пыль в раствор не попала.

Август взбесился и чуть не врезал мелкому за то, что чужое взял, а потом напомнил себе, что он-то камень вообще стащил. И, едва мазнув взглядом по черным умоляющим глазам вставшего на защиту “самого лучшего и красивого эксперимента”, сдался, решив, что заберет камень после Тимкиного урока. Сегодня поутру, как обычно, выбравшись из-под одеяла так, чтоб не разбудить Тимку, он замер босиком на ледяном паркете: в банке брата, теперь полной чистой, совсем не кровавой воды, игольчатой змейкой обернулся вокруг камня алый кристалл.

Он не думал совсем – бросил взгляд в сторону кровати, неслышно, всей ступней шагнул навстречу играющей на солнце драгоценности, снял газету и потянул веточку с нитью наружу. Так с ней и вышел и только в синем зале, вытянув из шкафа носок, перекусил нить и завернул добычу. Потом, еле слыша бег секундной стрелки с часов из зеленого зала и кляня рассохшееся до скрипа дерево комода, обвязал нитью камешек, что вырыл из-под снега у колодца, а сверху в банку долил какое-то из дедовых лекарств; получилось что-то синее, но времени исправлять не было – Август накрыл газетой банку брата как было и понесся на кухню, ставить на огонь сковородку, а потом в сарай, собрать яйца, а потом вернулся дед и от него несло навозом, набурчал, что в яичнице нет сала и погнал на чердак, разбираться с печкой, а то ему ночью весь бок продуло…

И вот теперь, выслеживая треклятого гусака, Август знал, что Тимур-то уже точно встал. А он, как дурак, упустил хитрую птицу, что по наказу деда должна быть сегодня же сварена. Упустил, емеля, испугавшись распахнутых, готовых к атаке крыльев. Тогда он сомкнул хватку на головке жертвы, презрев шипение плоского клюва, но теперь осознал ошибку: хватать надо было под крылья, чтоб не молотило потом по лицу и не мотыляло бешено гибкой шеей, а покорно легло под нож.

Ускорившись он продрался к речной петле, посреди которой высился горелый остов острова: мертвые березы и ели торчали вверх, даже после пожара не покинув свой пост. Сторожа мертвых.

Его гусь уселся прямо на лед между одним берегом и другим, а вокруг него летала фея; Август сперва отметил мелькнувшие в движении долгие золотые волосы и кроваво-красную мантию; потом разглядел, что девчонка не летает, а катается на коньках, но как! Совсем не те неуклюжие попытки не свалиться или затормозить, не врезавшись в бортик катка, что он видел в репортаже о праздничных катаниях по телеку, пока дед спал – нет, она неслась, быстро и уверенно срезая лезвием конька лед, и когда казалось, что сейчас либо свалится либо взлетит, девчонка сворачивала, едва касаясь пальцами обнаженных ладоней льда, а потом разгонялась и вдруг выпрыгивала, прижав руки к лицу, хохоча и вращаясь на весу.