— Да, благородный, такие решения обсуждаются с бойцами отряда, — ответил я со всей возможной учтивостью. — И мнение бойцов учитывается. Я мог бы принять решение единолично, но в таком случае потерял бы немалую часть доверия своих бойцов… А это…

— Ясно, — неожиданно заговорил наместник, хлопнув себя рукой по колену. — В таком случае, пусть у вас будет день. Посовещайтесь и примите, в конце концов, верное решение. И вы, думаю, понимаете, какое оно?

— Да, высокородный, — сдержанно согласился я. — Мы приложим все силы, чтобы прийти с тем ответом, который вы желаете услышать.

— Не прикладывайте силы — просто ответьте мне правильно, — приказал Кадли и махнул рукой. — Идите! Послезавтра утром жду вас в администрации прямо с утра.

— Благодарю, высокородный, — в этот раз я поклонился, как полагается, всем сидящим за столом и направился к выходу. С каждой минутой удерживать себя в руках и не трястись как осиновый лист становилось всё сложнее. Судя по тому, что исходило со стороны Пятнашки — она чувствовала себя не лучше. Но только на крыльце мы позволили себе переглянуться. И друг у друга в глазах мы прочли всё, что думаем по поводу предложения графа.

— Мне всё это напоминало выступление бродячих артистов, — проговорила Пятнашка, когда мы зашли в штаб. Девушка уселась за стол, обхватила плечи руками и уставилась в пустоту. — И мы их не разочаровали. Да, Шрам?

— Да, Пятнашка, — кивнул я. — Не разочаровали… Почувствовал себя несмышлёнышем каким-то…

— Да уж, — девушка невесело усмехнулась. — Надо понять, что им нужно… Сходишь к Соксону?

— Нельзя, — я покачал головой. — Этого и ждут. Боюсь, нам придётся принимать решение самостоятельно. А потом ещё и убеждать остальных.

— Не убедим, — Пятнашка судорожно вздохнула. — Не убедим… Тройная оплата…

— Неужели никто не поймёт, как это опасно? — спросил я. — Он же явно что-то недоброе задумал.

— Тройная оплата и благодарность! Шрам, ты хоть понимаешь, что это значит?

— Наверно, нет? — предположил я.

— Это быстрый пропуск в вэри, если благодарность утвердят в имперской администрации, — пояснила Пятнадцатая. — Из нас не все нори-то стали полноценными, а тут — возможность получать хорошие заказы, возможность зарабатывать… Может, не рассказывать нашим?

— Нет, — понимая, в какую ловушку загнал нас граф Кадли, возразил я. — Узнает, что мы не сказали, и… и мы с тобой вэри не станем никогда. А он узнает.

В последние месяцы ни мне, ни Пятнашке не было острой необходимости спорить между собой. Потому что думали мы очень похоже. Вот и в этот раз достаточно было обменяться взглядами, чтобы понять: мы уже пришли к единому мнению. Нас собирались использовать — и не обязательно с пользой для нас. Мы не знали, где, зачем и как это будет сделано. И это было ещё не самое худшее.

Вся наша встреча, весь разговор, все наши мысли и решения, поведение Соксона — всё было просчитано заранее. Я даже не был уверен, что это понял Соксон. Скорее всего, мудрец просто решил, что наблюдал картину самодурства начальника. И не понимая того — подыграл.

— Прости, я снова не удержался, — вздохнул я, вспомнив, как дал волю собственной гордости. Я уселся рядом с Пятнашкой и приготовился выслушивать обоснованные упрёки.

— Ты и не мог знать, — ответила девушка, дружески приобнимая меня. — Я тоже ничего не поняла… Мне кажется, ты даже немного им поломал планы своей выходкой.

— А я думал, наоборот…

— Нет, на такое они явно не рассчитывали, — Пятнашка поднялась, потрепав меня напоследок по голове. — Будешь вино?

— Буду…

— Нам надо понять, что и как говорить своим, — девушка достала из шкафчика кувшин и кружки, поставив всё на стол. — Иначе просто… Давай только ты будешь всё объяснять?

Я с удивлением посмотрел Пятнашку: обычно сложные вопросы с другими десятниками она решала сама, а мне оставалось только кивать.

— Ты бываешь очень убедителен, когда рассказываешь сомнительные истории, — пожала она плечами. — Так что тебе верят…

— Ну спасибо! — с сарказмом поблагодарил я её.

— Это талант, — серьёзно ответила Пятнашка. — Я вот так не умею, а у тебя получается. Вот тебе и стоит этим заняться. Знаешь… может, всё не так плохо?

— Всё плохо, — не согласился я, прислушавшись к ощущениям.

— Этого ты наверняка знать не можешь, — не согласилась Пятнашка. — Наместник ведь знал, что ты эмпат, да? Что ты чувствовал?

— Сначала веселье, презрение, ехидцу, — проговорил я, вспоминая. — Потом растерянность, удивление, негодование… Только знаешь… это уже после того, как они поняли, что не могут нас заставить.