Хансен ответил лаконично:

– Мы в их дела не вмешиваемся, они не вмешиваются в наши, – это своего рода неписаное соглашение. Ребята на базе хорошо проинструктированы на этот счет. Были кое-какие инциденты, но командующий принял быстрые и решительные меры.

– Какого рода... – начал Костон, но его вопрос потонул в оглушительном голосе, раздавшемся прямо над ними:

– Эй, вы случайно не стюардесса с моего рейса в Пуэрто-Рико?

Уайетт поднял глаза и увидел нависшую над ним бычью фигуру Доусона. Он посмотрел на Джули. На ее лице появилась стандартная профессиональная улыбка.

– Вы правы, мистер Доусон.

– Не ожидал увидеть вас здесь, – проревел Доусон. Казалось, он был просто не в состоянии говорить нормальным голосом, хотя, может быть, это было оттого, что он был навеселе. – Не выпьете ли со мной? – он сделал широкий жест рукой. – Давайте все выпьем.

– Я тут председатель, мистер Доусон, – сказал Костон, – не выпьете ли со мной?

Доусон наклонился и посмотрел на Костона, слегка прищурясь.

– По-моему, я вас где-то видел.

– Кажется, мы встречались в Лондоне.

Доусон распрямился и обошел вокруг стола, чтобы получше разглядеть Костона. Некоторое время он стоял, тупо уставясь на него, затем щелкнул пальцами.

– Точно. Вы один из тех нахалов-репортеров, которые разделали меня под орех, когда в Англии вышла моя «Огненная игра». Я ваше лицо никогда не забуду. Вы из тех парней, что пили мой ликер, а потом всадили мне нож в спину.

– Насколько я помню, я в то утро ничего не пил, – невозмутимо заметил Костон.

Доусон шумно выдохнул воздух.

– Я не уверен, что буду пить с вами, мистер Как-вас-там. Я выбираю свою компанию. – Он покачнулся на ногах и перевел взор на Джули. – В отличие от некоторых.

Уайетт и Хансен встали со своих стульев, но Костон резко произнес:

– Сядьте вы, оба. Не валяйте дурака.

– А ну вас к дьяволу, – пробормотал Доусон, проведя ладонью по лицу. Он повернулся, наткнулся на стул и нетвердым шагом направился в сторону туалетов.

– Несимпатичный тип, – сухо заметил Костон. – Сожалею.

Уайетт поднял упавший стул.

– Я думал, что вы журналист-международник, – сказал он.

– Вообще-то да, – ответил Костон. – Но пару лет тому назад я помогал редакции с местным материалом. Тогда много было больных гриппом. – Он улыбнулся. – Я не литературный критик. И я написал статью о нем как о человеке, не как о писателе. Доусону она абсолютно не понравилась.

– А мне Доусон абсолютно не нравится, – сказал Хансен. – Вздорный американец.

– Самое смешное, – сказал Костон, – что он хороший писатель. Мне вообще-то нравится, как он пишет. И критики его высоко ценят. Хуже другое. Он свято верит в то, что мантия папы Хемингуэя покроет его плечи, а мне кажется, он ему не по плечу.

Уайетт тихо спросил Джули:

– Он сильно досаждал тебе во время рейса?

– Стюардесс учат тому, чтобы они присматривали только за собой, – ответила она шутливо, но он заметил, что она при этом не улыбнулась.

Происшествие явно подействовало на всех. Джули больше не захотела танцевать, и они покинули клуб довольно рано. Уайетт подвез Джули и Костона к «Империалу», и они с Хансеном отправились на базу.

Но по дороге, около площади Черной Свободы им пришлось задержаться. Колонна военных грузовиков преградила им путь. За ней промаршировал батальон пехоты. Солдаты изнывали под тяжестью амуниции, их черные лица лоснились от пота и в свете уличных фонарей сверкали, как хорошо начищенные ботинки.

– Что-то сегодня неспокойно, – сказал Хансен. – Ребята в полной выкладке. Жди каких-нибудь событий.

Уайетт осмотрелся.

Большая площадь, обычно запруженная народом даже в такое время, была теперь совершенно пуста. Лишь кое-где виднелась группа полицейских и людей, одетых в штатское – агентов тайной полиции Серрюрье. Обычная здесь веселая разноголосица толпы сменилась мерным стуком солдатских ботинок. Все кафе и ресторанчики были закрыты, окна их зашторены, и площадь выглядела темной и угрюмой.

– Да, что-то происходит, – согласился он. – Такое уже было полгода назад. Я так и не понял, почему.

– Серрюрье – довольно нервный тип, – заметил Хансен. – Боится собственной тени. Говорят, что он больше года уже не вылезает из президентского дворца.

– Видимо, у него новый кошмар.

Колонна марширующих кончилась, и Уайетт, выжав сцепление, повел машину вокруг площади мимо напыщенно-героической бронзовой статуи Серрюрье и выехал на дорогу, ведущую к базе. Всю дорогу до мыса Саррат он думал о Джули, о странном ее поведении.