Против течения. Избранное
вернуться

Богатых Анатолий
Шрифт:

1981; из рукописи книги «Городская окраина»

В деревне

I
Отдалённые вздохи жабы,соловья золотая трель…Успокоиться нам пора бы —и пора бы стелить постель.Завтра день и пустые встречи,и не сбросить заботы с плеч,навалилась она на плечисуетою ненужных встреч.Но пока мы в плену обмананеурочности наших дел.На дворе и темно и рано, —и соседский петух не пел.И рекой серебряной, глыбысна хрустального раздвигая,мы плывём – две большие рыбы, —наготы своей не скрывая.
II
…Здесь так бессонница легкасреди просёлков полевых.И так пронзительна строкав глубинах наших вековых.Бог мой, какие имена!В какой компании по нравуты проводил часы без сна,а у раскрытого окнамолчала ночь, и никли травы,такие слыша имена!Что ж, связь времён не прервалась.Неслышно дождик моросит.Светает. Утро близко. Частысячелетия Руси.

1994

«…А сегодня подумалось мне: одиночество – враг…»

…А сегодня подумалось мне: одиночество – враг,коль других догонять, в словоблудье пустясь без оглядок,и – чужие глаза подпуская на шаг —приводить свою душу в порядок.И за то, что живу как хочу, – как не смеете вы,клевета окружает меня (как кружит вороньё),оплетая тенётами, густо сплетая враньёвкруг её —бесталанной моей головы…

1997

Волки

…Сладок жаркому горлу отравленный снег,правя волчьи законы, жестокость людскаяпровожает безумцев, отставших от стаи,взглядом чёрных стволов, что следят не мигаяиз-под жёстких, стальных, несмыкаемых век;но, покинувший стаю, я выверил бегпо тропам одиноким, по высям безумья, —где душа холодеет в безмолвье и шуме,где ни страха, ни боли – лишь солнце да снег,где тебе полагается ночь на раздумье,ибо только безумный теперь человек…

1984, 1987

Сумерки

…Свет фонарный, неверный рассеянный свет,распластался в листве заоконной осины,чёрной ветки в стекле начертав силуэт,усечённой её половины.По углам,у гардины,где копится мрак,стих мой плачется чистою горлинкой.И пора бы писать,да руки не поднять,да с постели не встать…Всё же этот баракне парижский чердаки не милая Русская горенка.В этой комнатке злой —неприютной, чужой,где давно не белённый навис потолок,где обои со стенкой расходятся,я грущу не один, —надо мною мой Бог,Пресвятая моя Богородица…

1997

Острова

Земля большая, как вода,меня не помнит и не знает,и между нами навсегдалегла пустыня водяная.С тобой – не рядом, каждый мигтобой живёшь, тобою дышишь.И как ни пой, а ты услышишьлишь оскорблённой мысли крик.Я твой неузнанный двойник,я плоть твоя, а ты – не знаешь,но перелётных птиц своихвесной привычно насылаешьна голый камень скал моих.…И будет скорый день, когдая опущусь на дно морское.Седая строгая водаменя от глаз немилых скроет.Я жил.Я умер.Я на дне.И – как всегда —по смерти славя,ты тотчас вспомнишь обо мне,меня не помня и не зная.

1985; в электричке «Москва – Петушки»

«Юность, юность моя! Отшумела, отпела…»

Юность, юность моя! Отшумела, отпела,отзвенела в застольях весёлых с друзьями.Ты как поезд, что ночью – теряясь в туманных пределах, —всё мелькает ещё хвостовыми огнями.И уже не догнать его. Нет, не догонишь!..Торопясь в эту вольную жизнь заглянуть поскорее,лишь последние светлые слёзы уронишь:мы так глупо и непоправимо стареем.Юность, юность… Пропахшие дымом ладони,пятачок фонаря, окружённый ночными тенями,проходные дворы, – хорошо, что я вовремя понял:иногда не прямее спрямлять расстояния вами.Ты прости меня, слышишь? Не дай вспоминаться упрёкомза бездумность твою, что осознана мною раскаянно.Ты тесна для меня. Я надолго уйду и далёко.Я прощаюсь с тобой, городская окраина.

1981; из рукописи книги «Городская окраина»

ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ

«…Что же до времени суток, то я выбираю ночь…»

…Что же до времени суток, то я выбираю ночь.Покров её темноты, шуршащее чёрное платье.И радость свободных тел, когда все одежды – прочь,и солоность спелых губ, и жадность слепых объятий.Когда искажён любовью и страстью нездешний лик, —не властвует строгий ум, но царствует тело мудро.Ещё потому, что радостен светлый, усталый миг,когда после душной тьмывсегда наступает утро…