— Даже не пытайся. Не получится, — покачав головой, указал ей на здание. — Туда.

С отцом решил разобраться попозже. В принципе, он и так знает, чего тот хочет.

Шатун поднял голову, оскалился разбитой в кровь пастью.

— Посмотрите-ка, это ж моя сладкая тёлочка пожаловала на свидание! Соскучилась, малышка? Давай, иди сюда, я уже готов, загляни мне в штаны, — вытащив язык, сымитировал что-то, отчего у Монгола пошли красные круги перед глазами.

С размаху двинул его в челюсть, и урод завалился на пол. Повернулся к Алине, а та зажалась у двери с видом загнанного зверька.

— Иди ко мне, — подал ей руку, подтянул поближе почти силой, заглядывая в побледневшую мордаху. — Не бойся. Он на цепи, видишь? Как бешеный шакал. Скажи, что с ним сделать, и уходи, — Архану не хотелось, чтобы девочка видела, как он выпускает мрази кишки. Ему похуй, а её психика может пошатнуться. Ей и так кошмаров хватает. Каждую ночь качает её, как ребёнка, пока страшный сон не уйдёт.

— Нет. Я… — замотала головой, пытаясь собраться с мыслями, но Монгол видел, ей тяжело. Девочка опять переживает ту жуть, которую уже никогда не забыть. Связана этим страхом по рукам и ногам, даже шевельнуться не может.

— Ты не будешь этого делать. Я обещал тебе привести его. Но марать руки об эту суку я тебе не дам.

Она нервно прикусила губу, так сильно, что выступила капелька крови, и Архан склонился, убрал её своими губами. Алина подняла на него потерянный взгляд, моргнула.

— Нет…

***

Я не жестокая. Нет. И не сильная. Сколько бы ни называла себя таковой… Я не такая, как они, и никогда не стану такой.

Замотав головой, зажмурилась изо всех сил, и по щеке скатилась предательская слеза. Паршиво-то как… Не могу я убить человека. Пусть даже этот человек законченная мразь. И Монголу позволить его убить не могу. Иначе, чем я тогда буду отличаться от них, головорезов и бандитов?

А в глазах Монгола горел огонь. Страшное, всепоглощающее пламя.

— Сдай его в полицию. Ты ведь можешь сделать так, чтобы он сел на всю жизнь? Можешь?

Монгол взирал на меня неверящим взглядом, обезумевшим и диким.

— Ты что, ебнулась? Совсем, что ли? — рявкнул зло и, отступив от меня, ловким движением вытащил из-за пояса штанов пистолет.

— Не надо! — вцепилась в его ручищу, буквально повиснув на ней. — Прошу. Пусть больше не будет крови и поводов мстить. Пусть всё закончится здесь и сейчас.

— Я его пристрелю, и всё закончится. Здесь и сейчас. Иди в дом, — его «кувалда», сжимающая оружие, не дрогнула, а взгляд стал ещё страшнее. Там словно демоны плясали, жуткие, клыкастые. Они хохотали и утаскивали за собой в пропасть тёмную, мрачную. И мне действительно становилось хреново от одной мысли, что его уже не остановить и не спасти.

— Архан… Ради меня. Я прошу тебя, сделай это ради меня. Отправь его в тюрьму. Прерви эту бесконечную цепочку трупов. Я не хочу с этим жить. И ты не хочешь.

Не знаю, что послужило тому, что он опустил ствол и повернулся ко мне. Быть может, это моё обращение к нему по имени, а может, действительно понял смысл моих слов. Но он заколебался, а это уже прогресс.

— Прошу тебя. Сделай, как я прошу, и я дам тебе шанс… — спохватилась, да поздно. Слишком поздно. Слова сами слетели с губ.

А ведь я не собиралась прыгать к нему в объятия. Он всё ещё Монгол, а я всё ещё его жертва. И нет, Император не купил меня с потрохами. Я не продалась за колечко с брюликами и обещанные полцарства. Но как же надоело быть жертвой! Почему я должна прогибаться, бояться, прятаться? Почему не начать бороться за себя и своё будущее? Я заслужила! Слышите?! Я заслужила, блядь, нормальную жизнь! И пусть никогда не познаю, каково это, когда тебе дарят цветочки и поют под окном серенады, но у меня будет власть. И больше никто никогда не посмеет меня обидеть. Ну, кроме самого Монгола… От него мне не избавиться.

— По-твоему, меня можно прогнуть обещаниями? Ты и так моя! — рявкнул, стряхнул со своей руки, как надоедливую собачонку, и грубо схватил за подбородок. — Шантаж не прокатит, Алина!

— Не твоя, и ты это знаешь. Но ты можешь дать себе шанс. Нам…

Он стиснул зубы, оскалился и издал страшный звук, очень напоминающий рычание любимых «пёсиков», едой которых я однажды чуть не стала.

Зверюга… Сумасшедший. Больной.

— Как это романтично, я сейчас заплачу, — снова подал голос ублюдок, что всё это время с интересом наблюдал за нами.